"Я объединил фантастический триллер с мюзиклом и комедией ради того, чтобы объясниться в любви к кино", - Гильермо дель Торо

В 52 года Гильермо дель Торо снял, по его собственным словам, «свой самый зрелый фильм» — сказку для взрослых, в которой причудливо интерпретируется вечная тема красавицы и чудовища. Правда, в отличие от традиционных сказок, «красавица» у дель Торо – это немая уборщица с неброской внешностью. После девяти лент, отразивших в той или иной степени его личные мании и фобии, режиссер наконец почувствовал в себе силы создать фильм, в котором не только синтезировались накопленные им знания и опыт, но и обрели четкую форму его размышления о любви во всех ее аспектах.

Гильермо дель Торо — один из тех людей, кто попадает под определение «хорошего человека должно быть много». Толстяк, очкарик, добряк, каких еще поискать, умница, каких уже не найдешь. Он заражает своим оптимизмом и удивительным, чуть ли не магическим восприятием мира.

Лена Бассе: Как бы вы сами определили жанр своего нового фильма?

Гильермо дель Торо: Лучше всего о моем фильме сказал мексиканский режиссер Хайме Умберто Эрмосильо, которого я считаю одним из своих наставников: «Наконец-то ты выдохнул. В течение 25 лет ты постоянно только и делал, что вдыхал и задерживал внутри себя воздух. И только сейчас по-настоящему выдохнул». Я полностью с ним согласен, ведь в этом фильме я объединил фантастический триллер с мюзиклом и комедией, и все ради того, чтобы объясниться в любви к кинематографу. То есть в «Форме воды» соединяется множество различных жанров, и в то же время он един, как глубокий выдох.

Л.Б. Как зародилась идея вашей картины?

Г.Д.Т. Как ни крути, но идея «Формы воды» пришла ко мне из детства, как и большинство прочих идей. Вы знаете, как я учил английский язык, когда был маленьким? По субтитрам фильма Амандо де Оссорио «Нападение слепых мертвецов»! (Смеется.) Когда мне было 6 лет, я увидел знаменитый фильм ужасов «Тварь из черной лагуны» 1954 года. Одна из сцен этой картины навсегда осталась в моем подсознании: героиня в исполнении прекрасной Джули Адамс плыла по поверхности реки, а снизу за ней наблюдал жуткий человек-амфибия. Это было настолько красиво, что у меня начинали проявляться симптомы синдрома Стендаля — частое сердцебиение и головокружение. Конечно, та лента отличается от моей нынешней. И хотя может показаться, что я частенько снимаю фильмы ужасов, это ложное впечатление. Более того, с уверенностью могу сказать, что это не так. Да, я часто использую образы из фильмов ужасов, но с их помощью создаю совершенно другие истории. И в этот раз я тоже не стал рассказывать об ученых с их экспериментами, как это было в картине 1954 года, а попытался посмотреть на все происходящее под иным углом, проникнуть в историю с черного хода, которым обычно пользуется только обслуживающий персонал. Те, которые убирают и моют туалеты, выносят мусор, драят полы. Ничего удивительного, что именно эти незаметные люди искренне сочувствуют плененному монстру. То есть это история навыворот. Поэтому, когда в моем фильме чудовище хватает женщину, то это не ужасный момент, а прекрасный.

Л.Б. То есть вы заинтересованы в «ином» взгляде на привычные истории?

Г.Д.Т. Именно так! Я, например, никогда не стану снимать фильм о Наполеоне и битве при Ватерлоо от лица самого императора. Мне гораздо интереснее будет рассказать ее от лица человека, который стирает и гладит портки Наполеона. (Улыбается.) Тут есть где разгуляться моему воображению.

Л.Б. Итак, «Форма воды» — это история «Красавицы и чудовища» рассказанная навыворот…

Г.Д.Т. Видите ли, я не согласен с тем, что «Красавица и чудовище» — любовная история. В этой сказке красота сродни идеалу, который поставлен на пьедестал. Находиться на таком шатком постаменте непросто и, прямо скажем, весьма одиноко. Если герою или героине требуется идеал, то для меня это уже не любовная история. Если нельзя обойтись без превращения чудовища в принца, то это для меня не любовь. Я верю в то, что любовь — это принятие другого таким, какой он есть, со всеми его достоинствами и недостатками.

Л.Б. А как же чудовище? Ведь если монстр не превращается в принца, а так и остается с жабрами и чешуей, то любовь с таким существом многие сочтут извращением…

Г.Д.Т.  Но ведь мой человек-амфибия не монстр и тем более не животное. Он речное божество. И в том, как мои герои влюбляются друг в друга, нет ничего извращенного. Мало того, мне кажется, что в фильмах о викторианской эпохе с ее вымученными поцелуями и стиснутыми губами гораздо больше извращенности, нежели в самых изощренных сексуальных комбинациях, к которым прибегают свободно любящие люди. В принципе, мой фильм говорит о том же, о чем говорили Будда, Иисус и «Битлз»: «Все, что тебе надо, — это любовь!» И да, это заезженная истина, но она не теряет своей актуальности. Ведь и вправду, когда ты любишь по-настоящему, то тебе больше ничего не нужно: ни идеальной внешности, ни сверкающего спортивного кабриолета, ни огромной виллы с видом на океан, ни безграничной власти. Ты и без всего этого невероятно счастлив.

Л.Б. По-вашему, любовь — это то, чего не хватает современному миру?

Г.Д.Т. Современный мир, к сожалению, до краев наполнен страхом. А рука об руку со страхом всегда идет ненависть. Потому что самое простое — это обозначить врага, заклеймить, навешать на него ярлыки, причем совершенно неважно, по какому именно принципу — расовому, половому, сексуальному, политическому, географическому. Главное, чтобы было отличие, разделяющее людей и позволяющее в других узреть недруга. Ведь во врагах перестаешь видеть людей, а значит, их можно унижать, оскорблять, изолировать, депортировать.

Л.Б. И поэтому спасти мир может лишь любовь. А почему в вашем фильме именно вода символизирует любовь?

Г.Д.Т. Потому что любовь не признает никаких определенных рамок. Она, как и вода, принимает те формы, в которых оказывается по прихоти природы. И в первой, и во второй есть мягкость и сила, способная преодолевать барьеры, извиваясь или ломая все на своем пути. Именно в воде зародилась жизнь, а значит, как и любовь, вода — основа всего.

Л.Б. Кажется, что вода присутствует в каждом кадре фильма. В некоторых сценах ее было так много, что возникал вопрос, как же они вообще снимались?

Г.Д.Т. Действительно, вода присутствует на экране каждые две минуты: то в стакане, то в кастрюле, то в каплях дождя. Я хотел, чтобы мой фильм был пропитан водой: зритель интуитивно понимает, что это метафора всепоглощающей любви. К сожалению, бюджет в $ 19 миллионов не позволял нам соорудить огромный резервуар с водой. Поэтому начало фильма снималось по специальной технологии, которая предполагает использование сценического дыма и высокоскоростной съемки — 36 кадров в секунду. Кроме того, все объекты, включая лампы, диван, стулья, были подвешены в воздухе и двигались по отработанной схеме. К тому же и сама камера ни секунду не стояла на месте, что создавало дополнительный эффект движения в воде.

Л.Б. В одном ритме с водой двигалась и сама героиня в исполнении чудесной Салли Хокинс. Почему вы выбрали именно ее на роль Эльзы?

Г.Д.Т. Сразу скажу, что какие бы фильмы мне ни приходилось снимать, будь то «Лабиринт фавна» или «Тихоокеанский рубеж», я всегда позиционирую себя как независимого режиссера. Потому что прежде всего я совершенно не завишу от реальности. (Улыбается.) Я существую в собственном мире. И в моем мире Салли Хокинс — звезда огромного масштаба. Я не ориентируюсь на карьерный рост актера, на мнения критиков относительно его. Для меня важно лишь то, что я сам вижу в людях. А увидел я Салли впервые в британском телесериале «Бархатные пальчики». И то, как ее героиня в викторианскую эпоху совершенно естественно влюбилась в другую девушку, поразило меня. В этом не было похоти или какой-то эротической фиксации, не было даже идеализации объекта любви. Зато была чрезвычайная простота, свойственная прекрасной и естественной влюбленности.

Л.Б. Почему для вас было важно, чтобы героиня была немой?

Г.Д.Т. Потому что любовь не требует слов и долгих объяснений. Мало того, когда она приходит, то часто лишает нас дара речи. (Улыбается.) У меня уже был фильм «Багровый пик», в котором герои долго и очень изощренно говорили о любви. В «Форме воды» была важна идея, которую главная героиня выразила в своем монологе. Кстати, она не немая, она просто говорит на языке жестов: «Когда он смотрит на меня, то он не видит во мне ущербность». Это и есть квинтэссенция любви! И Салли великолепно справилась со своей задачей. Одно из самых больших заблуждений в мире кино связано с тем, что великими актерами принять считать тех, кто прекрасно декламирует. На самом деле великие актеры слушают. Они смотрят. И это большое счастье, если режиссеру предоставляется возможность работать с такими актерами, как Салли Хокинс.

Л.Б. Расскажите о своем стиле работы. Как вам удается оставаться независимым?

Г.Д.Т. Просто я по характеру мизантроп. Я не встречаюсь с людьми, которых не знаю, не посещаю вечеринок. Живу уединенно со своей семьей в Долине, в Голливуде появляюсь редко. Это позволяет мне сохранить самого себя. Киноиндустрия — очень странная вещь. Она требует от людей быть сильными и бесстрашными, как боксеры на ринге, и в то же время чистыми и наивными, как святые и дети. (Улыбается.)  Нужно уметь выбивать деньги — без этого, увы, никуда — и правильно ими распоряжаться, и тут же необходимо сохранять в себе внутреннего ребенка. Именно поэтому я каждый день стараюсь смотреть хотя бы по одному фильму любимых режиссеров, чтобы напоминать таким образом самому себе, почему и зачем я снимаю кино.

Л.Б. И почему же вы снимаете кино?

Г.Д.Т. Потому что я искренне верю, что кино может спасти жизнь. Во всяком случае, оно пару раз уже спасало мою собственную. И я даже не говорю о каких-то невероятно важных экзистенциальных фильмах. Иногда достаточно посмотреть легкую комедию, чтобы отвлечься от темноты внутри себя. Ну и не только. Кино ведь еще и вдохновляет! Оно создает такие образы, которые порой остаются в твоей памяти на всю жизнь. По моему скромному убеждению, кино — это живительная влага, которая просто необходима человеку.

---