"Самое большое удовольствие — осознавать, что ни на секунду нигде прогнуться не пришлось", - Ната Жижченко

Влад Фисун: В определении музыки люди часто используют две характеристики. Но не плохое или хорошее, а медленное или быстрое, холодное или теплое. Я ощущаю, что у Onuka сейчас настроение меняется от холодного, несколько отстраненного, в более гуманную сторону.

Onuka: Если говорить о последнем релизе, Vsesvit, ты прав. Предыдущий, Vidlik, именно таким и был — холодным, злым. Но я устала от этого. Может, примитивно звучит, но мне захотелось чистой теплой эмоции. И когда Vsesvit был еще в состоянии демо, когда я просто напевала что-то бессвязное, у меня проскочило «найди любовь в глухом лесу» — в общем, Deep Forest. И тут выяснилось, что мы будем выступать на одном фестивале — Polyana Music Festival в Закарпатье. А попасть на их выступление — моя мечта с детства. Я даже не знала, что Deep Forest еще выступают. Для меня Deep Forest — это религия. И не потому, что мы сделали с ними песню. Сейчас расскажу, какие они крутые.

Это первая кассета, которая у меня появилась. Мне купил ее брат Саша, мне было одиннадцать. У Саши был плеер, он с ним ездил на велике, и для Чернигова это было очень нетипично. Cнимал он его только на ночь, когда засыпал. А папа мне тайно заряжал аккумуляторы и я слушала. У меня была эйфория, взрывался мозг. И папа говорил: «Вот это меломан растет». Я знала все эти африканские семплы наизусть, и даже сейчас, когда слушаю — разрывает.

Гольф, Givenchy; пальто, Artemklimchuk

Есть такая теория, что музыкант, которого ты очень любишь слушать, может в реальной жизни оказаться г... И вот у тебя предстоит встреча с кумиром, а ты переживаешь. Я боялась с ним знакомиться — ну мало ли, дед какой-то, ну «Грэмми» получил. Но Эрик Муке это опасение вообще не подтвердил. Он для меня Гэндальф, волшебник. В нем есть такая гармония, я так по нему скучала, когда он уехал — я так по друзьям не скучала. Я на саундчеке подарила ему наш диск — он послушал в номере, посмотрел на YouTube наш клип Time. Ему очень понравилось — и он пришел на концерт и весь его отслушал. Он не мог поверить, что это мы — три девушки — по-настоящему играем. Мне кажется, в нашей музыке есть сходство, мы ведь тоже электроника с этномотивами. Вообще я не люблю понятие world music, но то, что Deep Forest делали на пике — настоящее и искреннее искусство, а не подделка под этно.

В общем, после концерта он сказал: «Давайте вместе что-то сделаем». И уже когда собрался выступать в Киеве, прилетел раньше и приехал к нам в студию. Мы показали демки, ему вообще все понравилось, такой довольный был. Мы сделали ему ремикс за неделю, и это была наша первая коллаборация. А потом отправили ему наш новый трек. Он добавил в звучании пять процентов — но так, что не спутаешь, ощущаешь Deep Forest. Так и получился Vsesvit.

В. Ф. Всегда интересно, когда музыка завоевывает популярность у разных слоев населения. Когда артист не говорит, что он несет народное или элитарное искусство, а ему удается нравиться многим, очень разным людям.

O. Я понимаю, о чем ты говоришь, и могу сказать только одно: мне нереально повезло. Если бы все, что я выпустила в первом альбоме тогда, выпустить сейчас — не сложилось бы. С этими же костюмами, с этой музыкой, но сейчас — не сработало бы. Я люблю повторять фразу: «Когда сходятся звезды».

В. Ф. Многие говорят о новой музыке категорично: мол, ничего стоящего не было, а сейчас она наконец актуальная стала. На мой взгляд, очень наивно, но присуще любой культурной волне. Ты, получается, из той самой волны новой украинской музыки — очень успешная артистка.

O. Мне сложно с этим соглашаться. Но очень важная составляющая Onuka — это Женя Филатов (автор проекта The Maneken, саунд-продюсер и муж Наты. — Прим. ELLE). Женя из любого г... может сделать классное. Даже из заурядной песенки для попсовой певички, что он уже и делать-то не успевает. Женя может взять мою идею и через полдня вернуться с чем-то настолько соответствующим ей, во что-то такое ее музыкально конвертировать...

В. Ф. Когда вышел Vidlik, мне показалось, что это настолько ты, и настолько в этом мало Жени…

O. Да, это совершенно так. Переделок было столько, не поверите. Мне хотелось увековечить в современной музыке бугай — волосатый барабан, который после Евровидения стал чуть ли не садомазо-атрибутом. Он действительно странно выглядит. Я когда-то видела его у дедушки.

В. Ф. А вообще откуда он взялся?

O. Я решила поискать о нем информацию. Нашла: когда-то из бочек для сыра сделали такой инструмент, вставили мембрану и приладили конский волос. Музыкант смачивал руку в квасе или пиве, чтобы между рукой и конским волосом было трение, поэтому он и есть фрикционным инструментом.

жакет и брюки, Masha Reva

В. Ф. То есть на сцене надо держать тазик спивом?

O. Хватит и стаканчика с водой. Мне было интересно узнать о бугае побольше. Захожу на Википедию. Собственно, идет описание, которое я уже привела. И дописано: в современной культуре используется в группе Onuka. Офигеть! Я думаю, он в каких-то славянских странах есть, это XVII—XVIII столетие. Почему мне никогда не нравилось, как он используется: обычно это народный оркестр, полечка-гопачок, и в конце выходит дед и дергает его — ни в тему, ни в тональность. А меня всегда этот звук впирал, интересно было его попробовать. Пришел к нам на студию специалист, показал, что на нем можно делать. На бугае сложно сыграть даже три эти ноты всегда одинаково. Но когда мы играем с НАОНИ (Национальным Академическим оркестром народных инструментов), там есть музыкант, который дублирует семпл на бугае, и получается очень классно.

То, что получится техно (в общем понимании), такой идеи не было. Но мы начинаем что-то к звуку приделывать — он либо теряется, либо не сочетается. Я говорю — это фигня, это колбаса, это тупой ремикс, это не то! В общем, Женя так несколько дней переделывал этот трек. Я хоть и не аранжировщица, но чутье у меня есть. И Женя, у которого колоссальный опыт, к моему чутью прислушивается и уважает. Вот что держит наш проект. Не так, чтобы он придумал композицию, а я к ней написала мелодию. У нас все очень совместно: я управляю им, а он мной, и получается лучшее из того, что мы можем.

В. Ф. Если взять логику, по которой Onuka идет от первого альбома ко второму, то Vidlik — в стороне. Но это важная часть проекта, который несет в себе в том числе и народную составляющую. Если, например, австралийца спросить, что такое Украина — он что должен подумать? Глечики, вышиванки, портрет Тараса Григорьевича? Или «Динамо», Чернобыль и…

O. ...война...

В. Ф. А если тебя остановить и спросить «Австралия», что ты подумаешь? Кенгуру? Или театр в Сиднее? Это же большая страна со сложной историей.

O. Это в точку. Например, в истории с Евровидением мы так и решили... Как получилось. Главный режиссер попал на концерт Onuka с НАОНИ. И загорелся сильно, чтобы мы выступили. А я, честно, не люблю все эти конкурсы. В общем, приехали говорить, и у них идея. Пока идет в финале подсчет голосов, всегда выступает какая-то звезда — Тимберлейк, например. А тут они решили найти локального артиста и показать его миру в кульминационный момент.

Идея классная, и у нас много кого можно показать. Режиссер говорит, мол, как мы хотим показать миру Украину? Дзвиночки, бубенчики и вся эта шароварщина? А давайте покажем вот так — говорит он и показывает на доску у них в офисе. А там фотографии наших костюмов, наши латы, наше шоу. Мы его разорвали своей идеей, выходит. Он говорит: классно, чтобы это с народным оркестром. А у нас уже есть. И мы решили сделать Megamix. Сделали, и думаем — ну кто утвердит этот Vidlik? А он говорит: класс! — и все утвердил! Оказывается, в таком попсовом конкурсе не боятся экспериментировать и доверяют решения творческим людям.

Гольф, Givenchy

В. Ф. Здесь мы приходим к печальному явлению в нашей поп-культуре. К мнению кассовых аппаратов, тех людей, которые указывают артисту, какие десять песен спеть сегодня, чтобы завтра на его концерты пришло в два раза больше людей по их прогнозам. Это позиция осторожных менеджеров, которые думают о своей аудитории хуже, чем она есть на самом деле. При этом...

O. ...дома они слушают нормальное. И сами порождают свои страхи о тупой аудитории, потому что прикладывают к этому руки. И они не верят.

В. Ф. Но ты же тоже не веришь. Ты идешь на переговоры с Евровидением, а у этого конкурса всегда были странные истории с бородатыми женщинами, трансвеститами и рогатыми чертями.

О. Да, потому что это попсовый конкурс все-таки. И мне, я считаю, очень повезло, что Евровидение согласилось с тем, что я делаю. Мне и правда казалось, что сверху стоит моя судьба, смотрит на это все, курит и улыбается.

В. Ф. Какие были последствия?

O. Это все привлекло ко мне дополнительный интерес. Долгая история. Недавний концерт в клубе А38 в Будапеште — может, это тоже следствие. Я не знаю.

В. Ф. В этом году был A38, не всех туда зовут. В позапрошлом году был фестиваль Sziget. Это как-то связано?

O. Думаю, нет. Никакого эффекта после Sziget не было, если сравнивать с эффектом от Евровидения. Это была проверка себя. А вот в этом году мы участвовали в Eurosonic в Нидерландах. Фактически фестиваль для всех промоутеров европейских концертных площадок. Они съезжаются в городок Гронингем, который превращается в фестиваль. Попасть туда не так просто, это уже challenge. Промоутеры ставят галочки и по завершении фестиваля выбирают семь групп — кого-то в электронике, кого-то в рэпе, кого-то в роке. И мы попали в эти семь групп. Хороший старт.

Пиджак и брюки, Tom Ford; кожаный топ, Alaїa; ботинки, Givenchy

В. Ф. То есть фактически Onuka — группа, которая начинает активную деятельность за рубежом...

O. У нас после Гронингема был концерт в каком-то большом клубе в Гааге. В легендарном клубе. Его владелица пришла в гримерку после концерта с бутылкой старинного шампанского и сказала, что они такую бутылку пьют с артистом, у которого sold out (раскуплены все билеты. — Прим. ELLE). А потом мы еще попали на фестиваль Electric Castle в Румынии, и нас в лайнапе уже пишут таким же шрифтом, как и многих хедлайнеров. Все очень уважительно — встречали как звезд, с нами носились. Может, конечно, просто уважают всех, кто выступает. Но это уже не диаспорный концерт. И публика не знает твои хиты. Начинаешь Vidlik — а все молчат. Это здесь уже разрыв.

В. Ф. А здесь уже разрыв?

O. Да, едва начинается «ти-ти-ти-тиу» — и все! У Onuka нет никаких девизов, но если описать всю мою жизнь, всю деятельность, то подойдет слово «вопреки». Действовать вопреки.

В. Ф. Но это ж больно!

O. Я к этому привыкла, и мне так комфортно. Вот Vidlik, в который никто не верил, стал нашим самым большим хитом. В то, что можно сыграть это на весь мир, никто не верил. Если бы я не была мной, то подумала бы, что за меня кто-то башляет.

В. Ф. Мы говорим о каких-то волнах в культуре, да и в социальных процессах. И вот наша молодая политическая элита, к примеру, обещая новый подход в процессах, во многих случаях продолжает по старинке, мутными схемами. Многие музыканты, которые пришли с позицией рушить клише медиа-каналов и открыто заявляли о нелюбви к талант-шоу, вынуждены идти туда. Может быть. Я не хочу делать за них эти выводы. Может, четырьмя ударными песнями они заслужили внимание той аудитории, которая способна воспринимать их как музыку. А всем остальным ворохом, заголовками и креслами в жюри, они добирают ту часть аудитории, для которой нужен информационный повод, чтобы пойти на концерт, нужна картинка. Чувствуешь ли ты себя на этой грани?

O. Самое большое удовольствие — осознавать, что ни на секунду нигде прогнуться не пришлось. Не пришлось идти с собой на компромисс. Евровидение прогнулось под мой формат. Мы как все показали, нам сказали — окей. Находить такие способы выхода из ситуации, когда ты в попсовой ужасной клоаке — классно. А другого шанса попасть на 250-миллионную аудиторию у меня сейчас нет — одним выступлением.

В. Ф. А завтра тебя позовут в жюри?

O. Нет. Это нереально. У меня другой образ, я им не подхожу.

В. Ф. А если им как раз и нужен такой вот противник, по задумке режиссеров?

O. Нет. Для меня это ужас. Талант-шоу — это когда на кастинг приходят талантливые люди, поют прикольные песни. А потом их переучивают петь на один манер и дают исполнять какую-то херню. И выпускают безликих, которые волают, и без репертуара. А потом еще человек подписывает контракт, и его возят по турам. И я выступала с такими на одних сценах.

В. Ф. Ты многое списываешь на везение, но я скорее соглашусь с тем, что однажды ты мне сообщила. Что Onuka — это естественная твоя идея, живая. И поэтому она и живет.

O. У меня никогда не было продюсера. И из меня какой-то коммерческий проект вряд ли получится — у меня нет супервнешности, нет суперголоса. На это ставок нет.

В. Ф. Но ты же коммерческий проект. На тебя как раз стали ходить те люди, о которых продюсеры думали, что нужна внешность, нужно «тра-ля-ля» в припеве и еще крутить спиннер в клипе, чтобы и деткам понравилось.

O. Я человек, который воспринимает будущее через прошлое. Поэтому Чернобыль, поэтому дедушка и его онука. А вот Женя — полная противоположность мне. Он живет в будущем, ему там хорошо. Он футуристический человек.

В. Ф. Если завтра выйдет такой прибор, как варежка: надеваешь его — и он угадывает, какую ты песню хочешь, и делает так, что она уже готова? Ну почти. Женя такой прибор купит по предзаказу, а ты еще подумаешь, походишь вокруг него с полгода?

O. В моих представлениях это не варежка, а шлем! Да, я такую штуку тоже хочу. Но этими средствами надо аккуратно пользоваться, отдавать себе отчет в последствиях своих действий, из-за таких приборов они могут быть стремительными и необдуманными. Если ты в отношениях изменил и никто даже не узнал об этом, все равно — ты нарушил в себе энергетическую гармонию, расстроил все в себе. В музыке так же — я не хочу случайным необдуманным шагом все испортить.

 

Фото: Анна Гончарова

Ассистент фотографа: Дмитрий Ромас

Стиль: Наталья Осадчая

Сакияж и прическа: Даша Тайвас

---