Во время войны женщины взяли на себя огромную ответственность: одни — за свои семьи и детей, выехав за границу и помогая в тылу, другие — на фронте, взяв в руки автомат, защищая свои семьи и свою страну в самых горячих точках. Кстати, около тысячи женщин занимают командирские должности, отлично справляясь и с тяжелой физической работой, и с эмоциональным напряжением. А героиня нашего сегодняшнего интервью это наглядно демонстрирует.
Шеф-редактор сайта ELLE.UA Екатерина Попова расспросила старшего лейтенанта ВСУ Юлию Микитенко о первых мыслях 24 февраля, сложностях, болезненных потерях и о том, что не дает ей сегодня сломаться.
Наша героиня — командир взвода Юлия Микитенко
Возраст — 27 лет
Звание — старший лейтенант ВСУ
Опыт — 6 лет: 2016–2018 — 54-я отдельная механизированная бригада;
2018–2021 — Киевский военный лицей имени И. Богуна;
24.02.2022 — мобилизована, командир взвода
Какими были ваши первые мысли и действия утром 24 февраля?
Первые мысли, возникшие утром, — переживание за родных, когда были слышны взрывы ракет. А позже, когда стало ясно, что Россия напала в очередной раз, но гораздо масштабнее, — мысль, что нужно идти в военкомат.
Как вы приняли решение пойти на войну?
Когда я увольнялась со службы, я дала себе обещание, что вернусь в армию в случае полномасштабной агрессии. Так и поступила. Взяла свой баул, мама отвезла меня в военкомат. По дороге подобрали еще двоих военных, которые шли в тот же военкомат.
Я прибыла туда в районе 10 утра и была единственной женщиной среди тех, кто там находился. Все смотрели на меня с удивлением, поскольку женщины в первую волну не мобилизуются. Но людей там было очень много, все они были ветеранами. Пришли уже со своей экипой и с готовностью дать отпор москалям.
Чем вы занимаетесь на службе и как проходит ваш день сегодня?
Первые несколько месяцев я служила в одном из подразделений Киева. Мне важно было оставаться у дома на случай защиты своей семьи и своего дома. Когда в Киеве и области обстановка стабилизировалась, я приняла решение ехать на восток. Сейчас я прохожу службу в одном из подразделений, которые держат оборону в Донецкой области.
Мой типичный день — это решение текущих вопросов для выполнения боевых задач, планирования, дополнительно я активно тренируюсь на полигоне, чтобы не терять навыки и не погибнуть в первые критические 2 минуты боя.
Были ли проявления гендерной дискриминации в вашем подразделении?
В подразделении меня встретили очень хорошо — здесь остались мои побратимы с 2016 года. Так что много времени на наработку авторитета не ушло. Конечно, остаются военные, которые смотрят очень удивленными глазами, когда я проезжаю на машине блокпосты, дальше которых женщин вообще нет. Сейчас уже немного привыкли и даже машут, когда еду мимо. Есть, конечно, глупые шутки, довольно неуместные, если бы это было мирное время. Иногда приходится ставить на место и защищать свое личное пространство. Но повезло, что большинство ребят действительно адекватно меня воспринимают. Да и на полигоне я показала хорошие результаты, возможно, даже лучше, чем некоторые мужчины.
Какие сложности вам пришлось преодолеть?
Трудности… Их одновременно и много, и не было вообще. Наверное, это снова необходимость субординации и подчинения. Я полгода провела в гражданской жизни, и моя свобода была мне по душе. Во-вторых, я была в боевой обстановке, а в подразделении в Киеве оказалась под командованием людей, которые не очень в ней находились. Здесь следует уточнить, что я никого не осуждаю. Но разница между боевыми командирами и условно говоря «паркетными» чувствовалась. И было очень много вещей, с которыми я была категорически не согласна. В основном они касались отношения к людям. Мое образование в Могилянке дало мне понимание гуманизма и ценности людей как большого ресурса. К сожалению, не все командиры понимают это — что без людей, без своих подчиненных, они никто. Поэтому, вероятно, это те препятствия, с которыми я столкнулась.
Что вас больше всего поразило во время полномасштабной войны?
Из негативного меня, наверное, больше всего поражает, что до сих пор есть люди, которые сомневаются в намерениях России. Или считают, что во всем этом только Путин виноват. Или до сих пор считают, что переименование наших улиц и памятников культуры с русских на украинские не имеет смысла. А еще до сих пор поражают люди из Донецкой и Луганской областей, которые с хлебом-солью встречают российских оккупантов — после того, что они с землей сравняли их дома и лишили нормальной жизни. Для меня это дико, и вряд ли я когда-нибудь это пойму.
А из хорошего, это, наверное, то, что все-таки немало людей наконец-то начали прозревать, что россияне нам далеко не братья. И некоторые даже стали активно финансово и физически поддерживать армию и транслировать очень проукраинские мысли. Переходить на украинский язык. Это действительно очень приятно.
Что не дает вам сейчас упасть духом?
Держаться мне помогает мысль, что я дома. Я хочу когда-нибудь побывать в Донецке. Там, где я нахожусь, вижу его окрестности. И меня туда очень тянет. А еще хочу вернуться к маме с братом. И мысль о том, что сейчас я их защищаю, очень меня поддерживает.
Мой муж и мой отец. Оба погибли. Муж — на войне, папа — из-за войны. Они оба для меня пример. И я просто не имею морального права сдаться. Они — воины. И они у меня за спиной. Так что не могу предать память о них.
Какие перспективы развития Украины вы видите?
Сейчас я вижу только два сценария: либо мы победим, либо нет. Третьего не дано. Если проигрываем, это снова оккупация на столетие. Еще один геноцид от рашистов мы не переживем. Мы еще не оправились от геноцида совка. Так что выход один — победа. И тут уж действительно победа любой ценой, хотя она и очень страшная. Я не очень-то рассчитываю на мировое сообщество, потому что у них у всех свои интересы. Как экономические, так и политические. Я рассчитываю только на себя, свое оружие, своих побратимов. И готова погибнуть.
Это уже вторая война в моей жизни. Первая была не так страшна, как эта. Но она повлияла на мою жизнь: забрала у меня любимого мужчину.
Что вы навсегда измените в своей жизни после войны?
Единственное, что я действительно изменила, так это начала ценить время. Время, проведенное с родными. Потому что завтра их может не стать. Или может не стать меня. Я не строю планы дальше одного дня. Есть, конечно, какие-то мечты, но это только мечты. Утром проснулась, посмотрела на небо — уже спасибо. Вечером посмотрела на звезды — тоже спасибо, что я пережила этот день и пережили его те, кого я люблю.
А если мне вдруг удастся вернуться, перестану быть толерантной. В мирной жизни я многое прощала людям: лицемерие, ложь... Считала, что каждый имеет право жить так, как он хочет. Сейчас я приняла для себя решение, что ничего не буду терпеть — после того, какой кровью нам достается победа. После победы никто уже не будет иметь право на свою жизнь. Ведь нам придется жить две, три жизни в одной. За тех лучших, кто погиб. Поэтому, наверное, да, я буду говорить правду в глаза всем. Ибо никто не имеет права жить для себя после того, что мы переживаем сейчас.
Что вы хотите сказать сегодня украинцам и миру?
Я хочу сказать, наверное, что эта война касается не только военных. Не только украинцев. Эта война касается всех. Она заставляет жить иначе. На войне очень ярко проявляются и самые плохие качества, и самые лучшие. И маски срываются очень быстро. Вот я хотела бы, чтобы каждый человек выбрал, каким его сделает война. Что оголит — хорошую сторону или плохую.
Читайте также:
Женщины на фронте: 10 вопросов старшему лейтенанту НГУ Кристине, позывной «Кудрява»
Женщины на фронте: 10 вопросов военному парамедику и добровольцу ВСУ Алине Михайловой
