24 февраля я проснулся в пять утра от взрывов. Я был на Салтовке у родителей — это одна из окраин Харькова со стороны границы с РФ. Сначала мне показалось, что кто-то запускает салюты. Честно признаюсь, я до конца не верил, что будет война. Я был уверен: люди ведь не настолько не в себе, чтобы такое развязывать в ХХІ веке в центре Европы. Но в новостях мы с мамой прочли: Россия напала на Украину.
Наша квартира расположена на втором этаже, поэтому родители постоянно прятались в подвале. У меня же не было ощущения, что наш подвал является безопасным местом, поэтому я туда не ходил. Несколько ночей я провел в коридоре. Размышлял так: если снаряд прилетит в окно, то две стены вряд ли меня спасут. Но если выбьется стекло, они меня защитят.
Первые четыре дня у меня не было понимания, что это происходит на самом деле. До сих пор я нахожусь как во сне. Одним из самых стрессовых дней был именно четвертый, когда взрывы звучали каждые три-четыре секунды. Целые сутки. Причем взрывалось частично где-то в двух километрах от меня. Там жили мои друзья, и я очень беспокоился за них. Очень близко к ним кольцевая дорога, там шли сражения с первых дней, пока наши не отогнали россиян от города.
С продуктами нам повезло, потому что моя мама очень запасливая: были какие-то консервы, к тому же я бегал по районам, доставал еду в небольших магазинах. Несколько раз становился свидетелем невероятного единения между людьми. Как-то в пивной магазин приехала продавщица (алкоголь уже тогда продавать было запрещено). А надо понимать, что на Салтовке с первого дня не прекращаются обстрелы. И вот я подхожу, а девушка мне говорит: «Я отпросилась у руководства приехать сюда на пару часов, чтобы продать людям хлеб, мороженое, шоколад». Это было существенно, потому что большинство магазинов уже не работали.
На седьмой день я пошел навестить друга на Северную Салтовку. И через пять минут в два дома с одной стороны влетели два снаряда, а с другой сбросил бомбу самолет. Я думал, что у меня дома стресс, а вот нет, настоящий стресс был там!
Я решил, что у меня будет безопаснее, и забрал друга с собой. Как только мы приехали ко мне, танковый снаряд попал в стоящий напротив моего дом. Снаряд попал в подвальную стену, и на четырех этажах вынесло окна.
Маму я решил отправить на Запад: организовал ей и ее подруге поездку во Львов, где знакомые помогли им добраться до Польши (у меня там три года живет младший брат, так что ехать было куда). Конечно, в поезде было непросто, в одном купе сидело по 12 человек. Но такова цена жизни.
С друзьями из Северной Салтовки мы переехали поближе к центральному вокзалу, здесь более или менее тихо. Рядом есть магазин, можно раздобыть воду, есть электричество, интернет (у меня в квартире была только вода). В первые дни мы ходили волонтерить на Южный вокзал. Потому что в военкомате ребят без подготовки не брали, в тероборону тоже. Скооперировались с парнем из Львова, организовавшим небольшое волонтерское движение. Мы помогали людям на вокзале: поднести ветерана или пенсионера, проверить документы, убрать мусор, чтобы людям было комфортнее. Кто-то из людей паниковал, но все проходило довольно организованно. Впоследствии я понял, что могу приносить больше пользы, поэтому взял ноутбук, телефон и начал вывозить людей из Салтовки.
Первые дни таксисты брали очень много денег за проезд — вместо 200 грн могли заправить цену в 6000 грн за тот же маршрут. Я также узнал, что многие водители готовы были возить либо бесплатно, либо только за стоимость бензина. Помню, когда мы покидали дом, я заплатил 700 гривен. Мы должны были два с половиной километра бежать с вещами (я взял три сумки и рюкзак). Бежали под обстрелами, как в фильме ужасов. Тогда нам повезло: мы поймали машину. Поэтому я и начал размещать информацию о добросовестных водителях и помогать людям.
Сегодня, думаю, на Салтовке повреждено около 50-70% домов, многие мои друзья и знакомые остались без крыши над головой. Несмотря на это, в городе пытаются поддерживать порядок и следят за чистотой, улицы убирают, разбирают завалы, помогают тем, кому это нужно. По мере своих сил.
Коммунальщикам вообще нужно прижизненные памятники поставить: идут обстрелы, а они работают. И вот сейчас в центре города стреляют, а все чисто и убрано. Каждый из нас, харьковчан, делает все возможное, чтобы город хотя бы морально не подавлял живущих в нем людей. Что сейчас у меня дома, я не представляю. Я считаю себя очень стойким, но когда я сидел в квартире на Салтовке, то чувствовал, как у меня формируется шрам от дискофорта. И все равно мне хочется наведаться туда, хотя бы убрать. Но страх останавливает: а если сегодня наведу там порядок, а завтра прилетит снаряд?
Люди ко всему могут адаптироваться. Даже мы, находясь под постоянными обстрелами, думаем: мы справимся, а вот как Мариуполь? Хотя и у нас прямо над домом истребители летали. И воздушные бои были. Один истребитель летел так низко, что я видел красную звезду с номером. А когда российские танки заехали в Харьков, у меня дрожал пол в квартире. Когда же их уже выгоняли и они поняли, что город не возьмут, начали стрелять по районам, куда достают, в 20-30 км от города. Теперь их артиллерия просто обстреливает окрестности Харькова: мой дом, дома многих друзей.
У меня знакомые сидят в оккупированном Купянске и не могут дождаться, когда наши ВСУ их освободят. Они рассказывали, что там комендантского часа нет, соседи выехали за продуктами вечером — утром их автомобиль нашли расстрелянным. Там живет еще одна подруга, которая прячется в подвале, говорит, что оккупанты ходят с обысками, но не хулиганят. Здесь уж как повезет. Война — это такая вещь, когда нет какого-либо единого мотива, есть только то, что в человеческих головах происходит именно сейчас. Мне кажется, что я в свои 20 не был достаточно сознательным. А тут пацанам по 22 года дали автомат и сказали: «Иди освобождай». Смотришь, и страшно становится — стадо с оружием, пришедшее на чужую землю. Многие из них останутся в этой земле, даже не осознав, что они здесь делали и зачем.
Слышу от некоторых друзей, что на западе Украины в некоторых городах забирают в военкомат «подозрительных русскоговорящих». Если это правда, то от этого грустно. Потому что отсюда люди бегут не по собственному желанию, к тому же это чистая правда — в военкомат нас здесь не берут, хотя и много желающих. Конечно, это касается не всего запада. Взять хотя бы того парня из Львова, который просто сорвался и приехал в город, который бомбили. Я в восторге от него! Но есть люди, которые не понимают до конца, что здесь действительно происходит, и довольно легкомысленно относятся к ситуации. Но мы все сейчас на одной стороне, у нас один враг. Очень хочется верить, что, когда все закончится, у нас останутся те самые лучшие черты, что проявились сейчас, и мы отстроим вместе крутую европейскую страну.
Я верю в победу и ВСУ, но ощущение неизбежности настигает: так, как было, уже не будет никогда, этих следов не стереть. Это как в шутках о продуктах: у меня довоенная шоколадка лежит. Было довоенное время, и есть то, что будет потом. Пока неизвестно, что будет, но когда все завершится, мы точно везде наведем порядок. Я надеюсь, что деньги, которые направляют правительству, действительно пойдут на нужды граждан.
По своей работе я общаюсь со многими людьми, меня и сегодня ждут чуть ли не в каждой области. Во Львове друг ежедневно принимает в своей квартире беженцев, направляющихся в Польшу. Вот сейчас поток спал немного, и он меня снова приглашает. Но мне кажется, что пока я могу быть полезным здесь. Здесь близкие люди, и мне не хочется ехать. О загранице, конечно, и речи нет. Я даже не знаю, поехал бы, если бы границы были открыты. Не уверен. Очень не хочется уезжать из своего города. Он ранен, его бомбили, но мы его очень любим. Харьков — это Украина! Навсегда!
