«В 2015 году я впервые потеряла своего друга на войне. Эта потеря сильно повлияла на меня. До сих пор болит. Повлияла она и на моего папу: до смерти Сергея он, кажется, не до конца отдавал себе отчет в серьезности ситуации. Через год он уже тоже был в "Азове"», — рассказывает София, отец которой уже почти год находится в плену после героической обороны Мариуполя.
Наша сегодняшняя героиня родом из Черкасс, ее отец — боец полка «Азов». Еще с начала российской агрессии в 2014 году София имеет активную гражданскую позицию и занимается волонтерством. Каждый день София ждет, что папу обменяют, но, по ее словам, отношение россиян к азовцам особое, поэтому их обмены происходят чрезвычайно медленно.
«До сих пор в плену находится более 700 азовцев, в месяц из них освобождают в лучшем случае 1–2 человек, многие обмены происходят без азовцев. Шансы, что они видели твоего родного, мизерные».
В своем интервью для ELLE.ua София поделилась с Лесей Пахариной воспоминаниями о начале полномасштабного вторжения и днях, которые были для нее самыми страшными, рассказала о папе, его государственных наградах и качествах, которые открыла в нем во время его пребывания на «Азовстали», и о неустанной борьбе Ассоциации семей защитников «Азовстали» за возвращение каждого и каждой из плена.
София, расскажи немного о себе, о том, что побудило тебя заниматься волонтерской деятельностью.
В этом году мне исполнится 30 лет, я училась на журналистку, но до войны много лет работала в сфере создания и продажи одежды. Последние 9 лет, то есть почти всю мою сознательную молодость, изменила сначала Революция достоинства, а впоследствии и война. Еще в 2014 году я проводила своего парня и близких друзей на войну. Большинство из них ушли в тогда еще добровольческий батальон «Азов».
Летом 2014 года я и несколько других девушек собирали средства на одежду и амуницию в нашем городе. Так я стала волонтером и частью азовской семьи — по-другому наше объединение людей назвать сложно.
Ты воспитываешь очаровательную дочь Майю. Какие у нее отношения с дедушкой, твоим папой, скучает ли она сейчас за ним?
Спасибо, дочь у меня еще тот ураган. Это энергичная, эмоциональная и удивительно коммуникабельная малышка, объединившая в себе и мою боевую кровь, и кровь ее папы-командира, который сейчас проходит реабилитацию после ранения под Бахмутом. Мы с дочерью и моей мамой проживаем в Италии у наших родных. Я пообещала отцу, когда он был на «Азовстали», что вывезу их, и сдержала свое обещание.
Майе скоро исполнится 6. За свою жизнь она видела моего папу раз в три месяца, когда он приезжал домой на ротацию. Однако между ними была своя связь. Майя и сейчас вспоминает о нем, но я до сих пор не знаю, что отвечать на ее вопрос: «Как там дедушка?»
Расскажи о своем папе, какой он в обычной жизни, чем любит заниматься?
Моего папу зовут Александр. Ему 55 лет, он сильный и замечательный человек. С самого детства помню его очень коммуникабельным и открытым, у нас дома всегда были рады гостям. Все его друзья и знакомые знают, что он всегда готов помочь, особенно советом, это он любит, иногда даже устаешь от того, что он знает так много. (Смеется.)
А еще у него красивая улыбка, покоряющая сердца, восхитительное чувство юмора и умение саркастически что-то подметить. Я невероятно скучаю по его заразному громкому смеху. Честно говоря, даже не могла подумать, насколько мне важно слышать его. Папа — очень сильная личность, рядом с ним я всегда чувствовала себя как за каменной стеной.
Папа обожает баловать мою дочь. Он позволяет ей делать ему прически из хвостиков морковки и разрисовывать руки, постоянно покупает ей все, что она только хочет. Даже мои «стопы» не действуют. Майя всегда знает, что дедушка меня победит и все равно ей все купит.
Он хороший папа и дедушка, нам очень не хватает его силы рядом.
А еще он очень любит рыбалку. Еще с детства помню кучу этих рыболовных прибамбасов и как папа зимой складывал-раскладывал в зале палатку. На ротациях он старался выделить себе день для этого вида отдыха. А еще он много читает и меня приучил к этому.
Как твой отец попал в «Азов»?
Его очень поразила гибель на войне моего друга «Амброса». Помню, как на следующий день после этого он позвонил мне, а я в тот момент ехала в троллейбусе и рыдала. Я была поражена: папа, который обычно очень красноречив, не мог найти, что мне сказать.
Тогда, мне кажется, он понял, что я переживаю, понял, что мой парень в «Азове», мои друзья, которых он знает с детства, в «Азове». Это что-то в нем переключило, потому что после этого он вернулся из-за границы, где работал, и заговорил о том, что он думает пойти в «Азов».
Открылись ли тебе за время войны и пребывания отца на «Азовстали» какие-нибудь новые его качества, которые стали неожиданными даже для тебя?
Новые не открылись, но я еще четче поняла, насколько это человек, который всегда готов прийти на помощь. У папы по службе была возможность выходить на связь, и он как мог поддерживал других. Его побратимы давали контакты своих жен, и он отписывал им, что с их мужьями все хорошо. Одна из них, когда ее мужа освободили из плена, нашла меня и написала огромное сообщение с благодарностью моему отцу, который ее поддерживал, успокаивал, говорил, что все будет хорошо.
Мой папа помог моему другу из Мариуполя выйти на связь с его родными в Мариуполе. К тому времени город уже был очень разрушен и он не знал, они вообще живы, потому что получить какое-то известие было невозможно. Я сбросила папе их данные и он каким-то образом узнал, позвонил моему другу лично, сказал, что с ними все хорошо, что все живы. Помню, как мы рыдали — и я, и мой друг — нас переполняли эмоции.
Для меня открылась невероятная стойкость папы. Перед прорывом россиян на «Азовсталь» я узнала, что есть одна возможность, хоть и очень рискованная, попытаться выйти ему, но он написал: «Нет, дочка, я здесь до конца, я никуда не уйду, я буду со всеми».
Я, конечно, очень гордилась и понимала его, когда это читала, но, как дочь, все равно не могла не предложить ему такую помощь. Сейчас, когда я уже больше знаю о количестве потерь среди тех с кем он дружил, понимаю, как на самом деле ему там было тяжело. Он хоронил своих друзей и он это все переносил очень стойко и мужественно, у него хватало сил, несмотря ни на что, ободрять нас.
Он ни разу не написал о том, что все плохо, что он в депрессии, что он не вывозит – ни разу такого не было. Напротив, у нас было впечатление, что мы в Мариуполе, а он на свободной территории. Даже когда папа выходил в плен, он поддерживал нас, говорил, что все будет хорошо, что скоро увидимся.
Ты вспоминала о наградах, которые он получил. Расскажи, пожалуйста, о них.
Когда папа был уже в плену, мама пересматривала списки тех, кого награждали и нашла нашу фамилию. Он получил два ордена за личное мужество и самоотверженные действия, проявленные в защите государственного суверенитета и территориальной целостности Украины, верность военной присяге.
Но до этого он уже получал награды по службе. Чрезвычайно горжусь им! Очень хочется, чтобы наш мужественный герой, муж, папа, дедушка как можно скорее очутился дома, на территории свободной Украины.
Когда началось полномасштабное вторжение 24 февраля 2022, где ты находилась? Какие у тебя воспоминания об этом дне? Ожидала ли такого развития событий?
24 февраля я встретила в своем городе, в своей квартире. Это был обычный день, кроме того, что мой муж должен был в воскресенье ехать в Мариуполь. Он решил вернуться в полк, поэтому на четверг мы планировали закрыть некоторые вопросы по документам, по переоформлению автомобиля на меня. У нас должен быть очень активный такой день. Я проснулась около 7 утра, за несколько минут до будильника, и сразу получила сообщение от своей подруги, которая к тому времени уехала к своему папе в ее родной город Умань.
Первые смс, которые я увидела на телефоне 24 февраля — это то, что они в подвале, раздается очень много взрывов, падает штукатурка.
Я, честно говоря, поначалу не поверила, подумала, что это фейк, хотя прекрасно понимала, что что-то начнется, понимала, что будет полномасштабное вторжение, но мне почему-то казалось, что это будет все равно позже. У меня был шок, я не могла до конца осознать, что началась война.
Хотя я и сразу была уверена, что мы победим, через абсолютное чувство неизвестности, первый день был одним из самых страшных для меня. Помню, когда мы вышли из подъезда, чтобы выезжать за пределы города, я встретила пару, стоявшую возле своего авто, это были люди плюс-минус моего возраста. Они были очень испуганы, я начала их спрашивать, есть ли у них возможность уехать за город: я почувствовала, что мне нужно их поддержать, зарядить своим боевым духом. Я начала говорить о том, что мы победим, что мы восемь лет готовились, мы сильные, мы не должны сейчас паниковать.
По дороге за город я получила первое сообщение от папы.
Мы с дочерью остались за городом в доме моей свекрови, а мой муж сразу скоординировался с другими азовцами и уехал. Было страшно от неизвестности, от того, что ты не знаешь, откуда в любой момент могут выйти россияне, от того, что ты не понимаешь, не ходят ли они уже сейчас вот здесь, в селе, не ворвутся ли в дом.
Когда отдавала телефон дочери, чтобы она посмотрела мультики, я погружалась в информационный вакуум, и это было максимально тревожно, потому что мы все, кажется, тогда успокаивали себя тем, что постоянно проверяли новости, пытались хоть как-то быть в курсе событий.
У себя на странице в Instagram ты писала о подвале у бабушки, о весне, о своих ощущениях — можешь поделиться немного об этом.
В день, когда я писала свой пост о весне — о том как мы лежали в подвале, — я укладывала дочь спать и просто в какой-то момент уже думала, что она засыпает, и вдруг Майя начала петь песню, которую они готовили в садике к празднику весны . Я не слышала ее до этого.
Было очень пугающе потому, что ты лежишь в подвале, в темноте, в тишине, и тут вдруг Майя просто начинает петь позитивную песню о весне. Помню, что у меня были мурашки по коже от того, насколько этот момент казался нереальным. И еще нереальнее он был, когда после или перед этой песней мы слышали, как над нами летит истребитель — этот звук ни с чем не перепутаешь, он, пожалуй, навсегда будет у каждого из нас в голове.
Это было жутко, потому что ты знаешь, что твоя весна сейчас — это битва твоего народа за право на существование. В те минуты я будто почувствовала концентрат желания двигаться, показать нашу силу, победить; почувствовала ярость к людям, которые решили, что наша страна должна быть под ними; испытала страстное желание сделать все от себя возможное, чтобы ни мой ребенок, ни другие дети Украины не ночевали в укрытиях.
Когда ты последний раз видела отца? Что он тогда говорил/писал? Думала, что может так случиться, что он попадет в плен?
Нам удалось увидеться перед началом полномасштабного вторжения: он как раз был на ротации и затем уехал на базу в Урзуф 16 февраля. Папа почему-то не верил, что все так будет. Он суперположительный человек, который всегда пытается уберечь нас от всего и успокоить. Возможно, именно поэтому он и говорил, что все будет нормально. Потому что мама поделилась, что за несколько дней до начала он написал ей на всякий случай подготовиться, потому что все может стать очень серьезно.
Последняя встреча была, как и все остальные, в течение последних лет, когда он приезжал на ротацию. Я приехала к родителям домой с малышкой, мы пообщались, обнимались, провели время вместе. Помню, мы даже планы строили, что будем делать, когда он через три месяца снова приедет на ротацию, не было вообще никакого ощущения, что может все так сложиться. Никакого. Я сейчас говорю об этом, и у меня муравьи по телу. Казалось, что все будет как обычно.
Тогда, во время последней встречи с папой, я с такой легкостью сказала ему: «Ну что, давай до встречи через три месяца весной». К сожалению, через три месяца весной вместо встречи с семьей он попал в русский плен.
Опиши самый страшный день по ощущениям с начала полномасштабного вторжения.
На самом деле их было так много… Времена «Азовстали» — это вообще был очень тяжелый период, особенно, когда россияне прорвались на территорию завода. Но, наверное, больше всего как самый страшный день я вспоминаю трагедию в Еленовке — там была комбинация всего. Это произошло после моего дня рождения. Я очень надеялась, что у папы как-то выйдет меня поздравить, потому что для него поздравление с праздниками — это очень важная составляющая отношений, он на меня обижался, когда я его с каким-то праздником не поздравляла.
Он всегда поздравлял всех своих друзей, когда был на службе отправлял мне цветы курьерами — для него уделить внимание в такой день было очень важно. Поэтому когда я не получила поздравления на день рождения, то прекрасно понимала, что ему от этого очень больно, понимала, насколько то, что он не может нас поздравить, его травмирует дополнительно.
В тот день мы шли с дочерью по улице и я прочла в новостях о теракте в Еленовке. Сначала просто не могла поверить в этот ужас, потом поймала паническую атаку, мне стало очень плохо, тело начало трясти. Майя испугалась, и я взяла себя в руки, принялась ее успокаивать.
Фото: Ассоциация семей защитников «Азовстали»
Позже я встретилась с мамой и делала вид, что все окей, понимая, что не смогу сейчас никак ее успокоить, если она об этом узнает. Мне нужно было максимальное количество времени оберегать ее от этой информации. До вечера мы с моей тетей отвлекали ее, чтобы она не смотрела новостную ленту.
Я ведь несколько часов была сама с малышкой, и это, наверное, был самый страшный день. «Азовсталь» была неизвестностью, но оттуда была хоть какая-то обратная связь, папа мог написать один раз в несколько дней, а тут ты понимаешь, что у тебя вообще нет никакого доступа к информации. Единственное, что ты можешь делать, — это переписываться с другими девушками, которые сейчас в такой же ситуации.
Мой близкий друг, очень меня поддерживавший, в это время был на боевом задании, с ним не было связи, и это давило на меня морально — мне хотелось разделить с ним свою боль. Хотя, конечно, мое окружение меня очень поддерживало.
Когда произошла трагедия в Еленовке, я чувствовала страшную боль, пустоту, взрыв всего внутри. К тому же я очень эмпатийный человек и хорошо чувствую других, поэтому, кроме собственной боли, я чувствовала боль тысячи других. Не знаю, испытывала ли когда-то вообще столь сильно какие-то чувства.
Хотя, вспоминая весну 2022 года, когда россияне прорвались на «Азовсталь» и я прочла об этом в новостях, папы не было в Сети — это было очень тяжело. Но тогда все равно был какой-то свет в конце тоннеля, казалось, что еще возможна какая-то деблокада.
В случае с терактом в Еленовке ни капли света не ощущалось, появилось только понимание того, что все будет еще хуже, что все, какой-то предел пройден и не будет все хорошо.
Когда были опубликованы списки с российской стороны и я увидела, что в них нет папы, только тогда рассказала обо всем маме.
Иллюстрация: @koza_rohata_
Что ты чувствовала в то время, когда отец был на территории завода «Азовсталь»?
Все время, пока папа был в Мариуполе, я как жена и дочь военного понимала, что некоторые вопросы задавать неуместно и неправильно, поэтому никогда папу не спрашивала, где он находится. Когда он уже был на «Азовстали», я сначала об этом даже не знала.
Наше общение, когда он был там, ограничивалось тем, что он успокаивал нас: «Я жив, все будет хорошо».
Когда я поняла, что он уже тоже на «Азовстали», что они все там, меня очень успокоил мой знакомый, который сказал, что «Азовсталь» — это огромный завод и это одна из возможностей дождаться помощи. Поэтому сначала я рассматривала завод как место, где они реально могут выжить, на этом держалась и жила некоторое время. В то время я ездила на волонтерские закупки в Польшу, это меня хоть как-то отвлекало от всего. Я не сидела в новостях 24/7, потому что очень часто была за рулем.
На «Азовстали» папа спал по несколько часов, потерял 20 кг веса, писал, что весит сейчас меньше, чем в 21 год. Но даже на тех фотографиях, которые он сбрасывал, чем-то замазанный, худой, но все равно с широкой улыбкой, энергия и сила от него была невероятная.
Когда россияне прорвались на территорию завода, я как раз была в Польше. Прочтение этой новости было очень страшным моментом для меня. Я сразу зашла в чат с папой, увидела, что его несколько часов уже нет в Сети, было ощущение, что ты в сериале «Черное зеркало», что это просто эксперимент, несуществующая реальность, что ты сейчас проснешься, что это все страшный сон — самый страшный сон твоей жизни.
Было ощущение нереальности от того, что в 21-м веке люди находятся в окружении, что до них невозможно добраться, что на них сбрасывают бомбы 24/7 и никто ничего не может поделать. Это убивало изнутри. Это была истерика, вмещающая в себя очень огромную палитру эмоций.
Как часто у тебя была возможность общаться с папой, когда он находился на территории завода?
Папа писал мне раз в два-три дня. С мамой они чаще общались, конечно, не 24/7, но он мог выходить на связь ежедневно.
Папа не рассказывал никаких подробностей, только однажды он написал на пике эмоций после того, как в медпункт прилетела российская бомба и погибли несколько близких ему людей. Он не писал о потерях, о том, что «я сдаюсь, я не могу». Он написал маме, что выжил только потому, что готовил эвакуацию раненых, и попросил, чтобы мы уехали.
Это был единственный раз, когда он написал о том, что смерть была к нему очень близко, потому что после этого он всегда больше о нас спрашивал, беспокоился, писал «Со мной все будет хорошо».
В день, когда россияне прорвались на «Азовсталь», папа через несколько часов после этой новости вышел на связь и я в отчаянии написала ему о том, что я не знаю, что мне делать, что я готова ехать к Зеленскому, к кому угодно только, чтобы спасти его.
На что папа ответил: «Я здесь до последнего».
Что ты почувствовала, когда узнала, что папа выходит из «Азовстали» в плен?
Когда я узнала, что они будут выходить из «Азовстали», еще не было понимания, что это будет плен, это было о том, что есть какие-то договоренности, а какие именно — неизвестно.
Впервые папа позвонил по телефону 17 мая и рассказал, что у них будет связь, что с ними все будет хорошо, Этим он как-то очень меня успокоил. В его голосе чувствовалось какое-то облегчение: «Стало легче, потому что не слышно, когда бомбы на тебя падают». У меня, честно говоря, от этого был какой-то подъем, был какой-то свет в конце тоннеля, было понимание того, что те, кто сейчас там есть, они будут живы, что ты не будешь больше читать новости об «Азовстали» и каждый раз умирать внутри.
После двух недель, когда папа на связь так и не вышел, стало ясно, что не будет все так красиво, как изначально говорилось.
.jpg)
Есть ли у тебя какая-нибудь информация о папе? В каком он состоянии сейчас, где именно находится?
Начиная с сентября, с первого большого обмена, я не знаю ничего о его местонахождении, я не знаю даже жив ли он. Когда 21 сентября был обмен, то те, кого обменяли, сказали, что он остался в Еленовке. Но потом начались разговоры о том, что их больше там нет, всех развезли по разным СИЗО на территории России, на временно оккупированные территории Украины, и сейчас единственная возможность узнать, где находится кто-то из наших родных, — это общаясь с теми, кого освободили.
До сих пор в плену находятся более 700 азовцев, в месяц из них освобождают в лучшем случае 1–2 человека, многие обмены происходят вообще без азовцев. Шансы, что они видели твоего родного, ничтожны. А еще хочется добавить, что общение с освобожденными показывает, что к ним до сих пор там «особое» отношение, их психологическое состояние тяжелое.
И это моменты, когда я подбираю каждое слово в разговоре и часто впадаю в ступор. Никакой связи, никакого понимания вообще, где приблизительно они могут быть, нет. Живешь в неизвестности.
Чтоб ты хотела сказать сейчас папе?
Хотела бы ему сейчас сказать, что с нами все хорошо, что мы в безопасности, что мы держимся, что мы сильные, что я очень в него верю, что, несмотря на то, как трудно осознавать все это и жить дальше, я все равно двигаюсь, все равно живу. Хотела бы сказать о том, что я очень сильно мечтаю его обнять. Я очень хочу его рассмешить и услышать его смех. Хотела бы сказать, что я горжусь им и чтобы он сейчас беспокоился о себе, а мы справляемся со всем.
Часто ночью, когда засыпаю, я просто закрываю глаза и воображаю папу в тюремной камере, и становится очень больно от этого. Есть огромное желание передать какой-то космической энергией слова: «пожалуйста, держись, пожалуйста, держись, пожалуйста, выдержи все это, я тебя очень прошу, выдержи это все».
Кто помогает тебе держаться? Бывают ли дни, когда руки опускаются, что ты ощущаешь в такие моменты?
Поддержка у меня колоссальная. Я люблю и очень ценю свое окружение, которое никогда не дает мне надолго «зависнуть» в отрицательном состоянии, все помогают как могут. За войну я еще поняла, каких замечательных людей я собрала рядом с собой, за войну в мое окружение добавилось несколько новых личностей, которые стали важной частью моей жизни.
Не могу сказать, что это всегда легко — быть рядом со мной — по своей натуре я очень веселая, активная и энергичная, всегда делаю вокруг себя такой шум, но когда я погружаюсь в боль — я погружаюсь в него полностью и, возможно, становлюсь похожа на камень, как внутри, так и снаружи. Я перестаю двигаться и вижу многое в отрицательном ключе, могу долго плакать или быть вообще безэмоциональным.
Я знаю, что в такие моменты трудно быть со мной, не подхватывая мое состояние, я умею заряжать людей. Но мои люди знают, что мне сейчас нужно побыть в этом, не вытаскивают насильно. Они просто рядом и подхватывают меня, когда я сама начинаю оттаивать и уже с этого момента выводят меня в норму — разговорами, походами в кафе, мини-подарочками, потому что я люблю подарки и могу обрадоваться даже магнитику. Тогда я снова возвращаюсь в движение и благодарю свою энергию. Горжусь своим окружением и очень ценю его.
Чувствуешь ли поддержку от общества в вопросе военнопленных?
Не могу ответить за весь социум, но вот, например, со своей Instagram-страницы я знаю о том, что есть огромное количество людей, с которыми я лично незнакома, людей, просто когда-то следивших за моей жизнью или присоединившихся во время войны, чтобы следить за моей деятельностью – они после каждого обмена пишут мне. Часто эти сообщения начинаются тем, что каждый раз, когда я читаю об обмене, я захожу на вашу страницу, надеясь прочитать, что вашего папу уволили. Это дает большую энергию для движения и поддержки.
Я никогда не имела цели вести его, как блог — все, кто сейчас среди моих подписчиков нашли меня каким-то естественным путем, они доверяют мне, прислушиваются к моим словам, закрывают собрание, которое я открывала, беспокоятся за папу, за других моих друзей, которые на войне или в плену. Я невероятно благодарна каждому и без фальши рада, что я интересна таким классным людям.
Когда была «Азовсталь» у меня даже начинал некорректно работать директ в Instagram от количества теплых сообщений, где люди писали как гордятся азовцами, как гордятся моим папой, вообще этим подвигом Мариуполя.
Я сбрасывала папу скриншоты этих слов, потому что они очень умиляли. Не знаю насколько он мог их все прочесть, но отвечал «спасибо, очень приятно».
Ты писала в своем инстаграмме «как научиться снова воображать будущее?», как бы ты сейчас ответила на этот вопрос? О чем ты сейчас мечтаешь?
Это классный вопрос, на который у меня, возможно, нет четкого ответа. Мне трудно сейчас представлять свое будущее, особенно когда ежесекундно все может измениться. Я каждый день живу в том, что могу потерять своего отца, своих близких друзей, защищающих нашу страну. знаю, что эта боль не пройдет бесследно для меня.
Засыпая я часто благодарю жизнь, что сегодня я не потеряла никого навсегда. И эти мысли подвешивают будущее, не дают его видеть.
Однако я знаю, что нужно двигаться вперед, даже если не до конца понимаешь свой следующий шаг, ты почувствуешь его в процессе, твоя цель будет вести тебя, если ты продолжаешь двигаться ей навстречу. Моя цель – жить в свободной Украине, работать здесь ради ее потрясающего будущего. Даже когда тяжело и когда опускаются руки, даже когда кажется, что вокруг одна «измена», мы должны помнить, что мы — это Украина и я хочу с достоинством быть частью нашей страны.
Я мечтаю о том, чтобы мы все справились с последствиями войны. Мечтаю больше не потерять никого. Мечтаю видеть, как наша страна каждый день становится сильнее и развивается. Мечтаю очень крепко обнять папу и увидеть своими глазами, что он выдержал. Мечтаю испытывать счастье без фоновой грусти.
Что, по-твоему, может положительно повлиять на освобождение из плена? Как каждый и украинец и иностранец может помочь, повлиять в этой ситуации?
Это трудный вопрос из-за того, что я не знаю. Я очень верю в то, что азовцы активно занимаются возможностью помочь своим собратьям оказаться на свободной земле, очень верю в них, потому что «Азов» — это большая семья, все друг за друга. Вопросами освобождения военнопленных занимаются непосредственно и те, кто из плена вышел, потому что они, как никто, знают, что это тяжело и опасно, я уверена, что они делают все от них возможное.
Я часто боюсь навредить тату своими действиями, своей волонтерской деятельностью, ведением страницы в Instagram. Но все равно понимаю, что если бы я имела возможность сейчас спросить отца, могу ли я что-то делать, чтобы приблизить нашу страну к победе, даже если ему будет за это «прилетать», он сказал бы «делай, потому что у нас есть цель».
Как ты и другие родные военнопленных боретесь сейчас за освобождение родных из плена?
Создана Ассоциация семей защитников "Азовстали". Наша борьба — это и о митингах, и о встречах с ГУР и Координационным штабом, это и о проекте «Наконец-то ты дома» по поддержке бойцов, которые вернулись из плена, которым занимается Анна Науменко.
Представители Ассоциации поддерживают семьи павших азовцев, организуют им возможность получать психологическую и финансовую поддержку благодаря донатам. Также устраивают многие дипломатические встречи в Украине и мире, интервью для иностранных медиа. Вы могли видеть бигборды и выставки, посвященные героям Мариуполя — это все дело рук Ассоциации.
Фото: Дорошенко Наталья @doroshenko_natalka
Я лично борюсь, поддерживая эту тему в инфопространстве с помощью соцсетей, посещаю разные мероприятия, посвященные теме военнопленных. Когда в Милане проходят большие акции, где собираются как украинцы, так и итальянцы, я беру слово, рассказываю за наших героев Мариуполя, за плен, напоминаю, что между находящимися на «Азовстали» и «Азовом» есть разница.
Многие читают в новостях, которые обменяли с «Азовстали» и думают, что это обменяли азовцев, но это разные вещи. На «Азовстали» было много подразделений и увольнение именно «Азова» идет очень медленно.
Сейчас я планирую вернуться в Киев и включиться больше в работу, так на расстоянии мне лично трудно это все отслеживать.
Чтобы ты хотела сказать украинцам и всему миру?
Очень важно, чтобы все следили за новостями, были в контексте событий. Каждый украинец должен понимать, насколько оборона Мариуполя сыграла ключевую роль в целостности Украины. Если бы Мариуполь упал и не выстоял 82 дня в полном окружении — Киев уже мог бы быть захвачен.
Поскольку защитники Мариуполя вытягивали на себя невероятное количество пехоты, тяжелой техники, артиллерии, самолетов — Киев выстоял. То есть, эти 86 дней обороны для Украины были бесценными — наше войско могло готовиться и отбивать меньшее количество атак, чем могло бы быть, если бы Мариуполь сразу упал.
Поэтому мне кажется, что каждому украинцу важно это понимать, не забывать и ни в коем случае не закрывать глаза на это, интересоваться как дела у «Азова», помогать и рассказывать иностранцам, своим детям о том, какой у нас народ, какие это люди. и что они сейчас до сих пор продолжают бороться, продолжают большое количество находиться во враждебном пленении.
Для них «Азовсталь» не закончилась, из одного ада они перешли в другой. Читайте страницу нашей Ассоциации защитников семей «Азовстали», присоединяйтесь к борьбе.
Что ты навсегда изменишь в жизни после нашей Победы?
Это очень глубокий вопрос, потому что, с одной стороны, у меня в голове есть понимание того, что война внутри все равно будет частицей меня и я даже не знаю, как буду воспринимать окончание именно боевых действий, потому что уже потеряла часть своего сердца вместе с погибшими знакомыми. не знаю скольких еще похороню.
Мне кажется, что после войны у меня останется и то, что она мне подарила: во-первых, понимание того насколько наша жизнь мимолетна, во-вторых, что она может закончиться в любой момент, что нужно ценить еще больше близких, друзей , знакомых, родителей. Ценность людей еще больше выросла из-за того, что ты не знаешь сколько человеку суждено быть рядом с тобой, поэтому нужно наслаждаться жизнью и иногда вместе с близкими.
Если глобально, мне просто уже трудно вспомнить себя до войны. Мне кажется, это какой-то неизвестный мне человек. С войной начался какой-то новый отсчет, это уже какая-то новая Я. За этот год все изменилось навсегда.
