«Жизнь мариупольца никогда не будет такой, как раньше. У нас нет дома, нам некуда возвращаться…»
Наша сегодняшняя героиня родилась и выросла в городе, на долю которого выпало слишком много боли и страданий. До полномасштабной войны Екатерина Плечистова, дипломированный специалист по физической терапии, имела в Мариуполе фитнес-студию и рехаб-пространство. В настоящее время из-за российской оккупации родного города девушка вынужденно проживает в Киеве, где продолжает заниматься своей основной деятельностью, а также координирует зарубежные акции в рамках работы Ассоциации семей защитников «Азовстали».
Фото: Максим Бондаренко
Муж Екатерины еще в 2015 году, откликнувшись на зов сердца, вступил в ряды «Азова». Продолжая свою военную деятельность, он также развивался как специалист в IT-сфере и мечтал вместе с Екатериной переехать в Киев, чтобы делать карьеру в столице. Однако полномасштабная война внесла свои коррективы — после 86-дневной обороны Мариуполя уже более полугода парень находится в российском плену.
«Мариупольский гарнизон нуждается в освобождении! Каждая мать молится об освобождении своего ребенка, каждая жена хочет дождаться своего мужа, каждый ребенок хочет увидеть своего отца», — призвала Екатерина Плечистова во время своего выступления на 17-й ежегодной встрече Ялтинской европейской стратегии.
О своей борьбе за освобождение из плена самого родного человека, о собственных чувствах, амплитуда которых колеблется от полного отчаяния до несокрушимой веры, о знакомстве с мужем и качествах, которые ее покорили в нем, Екатерина рассказала в откровенном разговоре Лесе Пахариной для ELLE.
Привет, меня зовут Екатерина Плечистова. Я родилась в Мариуполе и всю жизнь прожила в этом прекрасном городе. Мне 25 лет, я специалист по физической терапии, а также фитнес-тренер. В Мариуполе у меня было две студии: одна － для групповых занятий оздоровительным фитнесом с женщинами, другая － для работы с людьми с более серьезными проблемами со здоровьем. Также я занималась восстановлением азовцев, потому что они, знаете, как передовые спортсмены.
Первое, что разрушили в Мариуполе во время полномасштабного вторжения, — это как раз мои студии.
Моего мужа зовут Олег, он родом из Николаева. По образованию — специалист IT-индустрии. Сначала учился в Киево-Могилянской академии, затем в николаевском вузе. Всю жизнь он мечтал жить и развиваться в Киеве, поэтому после окончания института уехал в столицу — вот просто «хочу и не могу».
До 2014 года Олег был в Киеве, учился в школе актерского мастерства, работал на канале TVi. Ему настолько нравилась атмосфера телевидения, что он был готов работать там кем угодно — все, чтобы быть здесь, чтобы быть с вами. Затем перешел на сотрудничество с аниматорами. Ему было комфортно в этой сфере, любимый работал с детьми, на днях рождения, позже его пригласили в цирк, и он даже успел поработать в нем.
Военный опыт, «Азов»
В Мариуполь Олег приехал в 2015 году, когда началась война. Он был на Майдане в Киеве во время Революции Достоинства, затем приобщился к волонтерству и через него попал в «Азов».
Олег пошел по зову сердца, прошел Широкинскую операцию. На тот момент у него не было страха смерти. Самые горячие точки — он шел туда, самые сложные задачи — он шел туда.
Так у него начался совершенно другой этап жизни. Армия меняла его на глазах. До 2014 года это был парень, который искал себя в жизни и никак не мог найти, пытался и там, и там, а после вступления в «Азов» он наконец-то нашел себя, сформировал свою внутреннюю опору. «Азов» сформировал из него личность.
К тому же в полку есть некая внутренняя философия. Это не просто армия, где тебе ставят задачу и ты ее выполняешь, здесь тебя учат не только военному делу, но и философии мужественной жизни. Они все очень-очень сплоченные. У них нет такого, что если ты командир какого-то ранга, то к своему подчиненному относишься свысока. Такого паттерна поведения нет.
Азовцы со своим командованием могут в выходные пойти попить кофе. Мы встречались семьями, ходили вместе на каток. Мы все дружили и были одной большой азовской семьей.
Екатерина с «Мольфаром» и «Давидом» — бойцами полка «Азов», а также Марьяной Хомерики, пресс-секретарем Ассоциации семей защитников «Азовстали»
Знакомство, семейная жизнь
С мужем нас познакомил общий знакомый из «Азова». Где-то полгода мы просто общались как друзья. Олег периодически обращался ко мне как к специалисту по физической реабилитации из-за серьезных проблем с шеей. Ношение бронежилета, тяжелая каска на голове — нагрузка, которая дает о себе знать.
Однажды Олег увидел в Instagram, что я играю в большой теннис, и пригласил поиграть вместе. Я согласилась. Мы поиграли, поговорили и на этом разошлись. В следующий раз, когда он снова пригласил меня на игру, уже не ограничился общими разговорами о жизни, а начал деликатно спрашивать, как у меня дела на личном фронте. Я ответила: «Все хорошо». (Смеется.) Возлюбленный не понял, что именно я имею в виду.
После этого Олег уехал из Мариуполя на боевые задания, и где-то с ноября по февраль мы просто общались онлайн — списывались, созванивались.
С каждым месяцем наши разговоры становились длиннее — 15 минут, час, несколько часов. Любимый — очень открытый человек, за 3 часа разговора я могла узнать все. Наверное, он покорил меня именно своей философией жизни.
В феврале, когда он вернулся в Мариуполь, сразу, еще в форме, приехал ко мне. Я понимала, что после боевых задач его нервной системе не поздоровилось, и подарила ему свой первый подарок. Это был Магне B6. (Смеется.) Олег был приятно удивлен, сказал, что никто ему таких подарков не делал, что это лучший.
После этого мы поняли, что связь между нами уже не разорвать. С каждым днем мы становились все ближе. Весной я уехала на учебу в Днепр, а он не выдержал, договорился на работе и приехал ко мне, чтобы побыть вместе. Это покорило меня, мое сердце растаяло.
С самого начала я видела серьезность его намерений. Олег очень хотел познакомиться с моими родителями, ему было интересно, что это за люди, которые вырастили такого прекрасного ребенка. (Смеется.) Я была в шоке, плакала, говорила, что давай не сейчас, что я еще не готова. В июне я познакомила его с родителями, а через несколько месяцев мы сняли квартиру и стали жить вместе в Мариуполе.
В прошлом году в феврале любимый сделал мне предложение. Это отдельная история. (Смеется.) Олег предложил отправиться в Киев на 14 февраля. Я сомневалась из-за своей работы, но он настаивал. Когда мы приехали, в городе были сугробы в мой рост, пришлось через них пробираться от вокзала к гостинице. Олег нервничал, постоянно разговаривал по телефону, что-то там у него не получалось. Вдруг через несколько дней он сообщил, что мы едем в Днепр. Зачем нам ехать туда, я просто не понимала. В конце концов вместо Днепра мы попали в Николаев. Сказать, что я была злая, — ничего не сказать. (Смеется.)
В Николаеве любимый позвал меня гулять к реке. На улице было холодно, к берегу был крутой спуск. Олег попросил спуститься вместе с ним. В то время как он шел и рассказывал о реке, я уже готовила для него не очень приятную речь. Вдруг он обернулся: «Екатерина Плечистова, вы выйдете за меня замуж?» Я была в шоке. Мы и плакали, и смеялись.
Когда я спросила, что же это было в Киеве, оказалось, что у него был сертификат на полет на вертолете и он планировал сделать мне предложение в небе, но из-за вьюги не могли расчистить взлетную полосу, и он ежедневно звонил, нервничал, спрашивал: «Ну что? Погода позволяет?» Потом решил, что в Днепре не так много снега и там можно будет реализовать свою идею. Но ему сообщили, что из-за снегопада это невозможно. Так мы попали в его родной Николаев, и это было незабываемо.
17 февраля Олег сделал мне предложение, а 28 августа мы поженились. На роспись взяли нашу собаку Бильбу. Куда бы мы ни пошли, куда бы мы ни поехали, она всегда с нами. Моя бабушка по этому поводу сшила для нее юбку из фатина. (Улыбается.)
После росписи мы поехали к маме мужа в Италию и там провели свой медовый месяц. В этом отпуске мы начали планировать нашу дальнейшую жизнь. Любимый мечтал переехать в Киев, планировал заканчивать военную деятельность, чтобы не привязываться к Мариуполю. Я относилась к этому с сомнением, потому что любила Мариуполь всем сердцем, но у Олега была цель. В декабре 2021 года муж закончил обучение на проджект-менеджера в IT-школе Projector, а в феврале 2022-го начал искать в этой сфере дополнение к основной работе и попал на стажировку в канадскую компанию, занимающуюся разработкой крутых проектов, связанных со здоровьем. Олег был в восторге, что у него что-то начинало выходить на новой стезе. Но в феврале все это кончилось.
У нас с мужем все как-то в феврале: начали отношения в феврале, предложение он мне сделал в феврале, война началась и разлучила нас тоже в феврале.
Война, эвакуация
В ночь на 24 февраля мужа и остальных ребят забрали на казарменный режим. Я чувствовала какую-то внутреннюю обеспокоенность, не спала всю ночь, думала: «Почему Олег на базе и когда мы вообще увидимся?» — писала ему, что мне неспокойно и я волнуюсь за него. Но все эти мысли были не о войне.
Потом где-то в пять часов утра мне позвонила сестра мужа из Николаева, сообщила, что они проснулись от взрывов. Я сказала, что у нас пока тихо, но только положила трубку, как начались взрывы. Наша квартира в Мариуполе находилась у моря — везде окна, даже коридора нет, чтобы спрятаться. У меня началась трясучка, я позвонила Олегу. Он не отвечал ни на какие вопросы, просто четко давал команды, что мне нужно делать: «Складываешь вещи. У тебя на это 30 минут. Звонишь отцу, чтобы приехал забрал тебя и вы перегнали мою машину». Папа живет за городом в небольшом селе, мы считали, что там будет безопаснее всего.
Так я уехала из Мариуполя, ничего не взяв с собой. Я почему-то считала, что через две недели вернусь или мне что-то вышлют Новой почтой, смысла что-то с собой набирать я не видела.
Все оборудование, все мои вещи — все осталось там, в Мариуполе. Вся жизнь, которая была, тоже осталась там, в Мариуполе. Я взяла с собой самое дорогое — нашу собаку Бильбу, документы — и уехала…
В первые часы звонила всем, кому только могла, мониторила телеграм-каналы. Потом у меня появилось предчувствие, что машину Олега нужно загнать в гараж. Мы вышли с папой на улицу, были слышны взрывы и выстрелы. Начались обстрелы. Я стояла в гараже, а папа сидел в машине возле него. По крыше стало накрапывать что-то вроде дождя, и было такое впечатление, что гараж сейчас сложится на меня. Я попросила папу поскорее заезжать в гараж, чтобы машину не побило. Мы смотрели друг на друга и думали о том, что сейчас придется прыгать в яму в гараже. Потом все кончилось и мы вышли.
Через несколько часов мы узнали, что во время этого обстрела на соседней улице убило нашего соседа. Он толкал своих детей в подвал, а сам не успел туда прыгнуть, и его убило обломком.
Затем Олег написал мне: «Катя, к сожалению, я не могу защитить тебя в Мариуполе. Лучше тебе уехать, и уехать как можно скорее». То место, которое поначалу казалось нам безопасным, оказалось одним из самых опасных. Я принялась уговаривать папу, уговаривать брата с невесткой ехать вместе со мной. Хотела, чтобы мы были вместе. Брат отказался, уехал только отец. В это время из Николаева выехала сестра моего мужа. Мы договорились встретиться где-нибудь на нейтральной территории. Примерно неделю мы ехали на запад Украины. Один раз нам пришлось ночевать в машине на заправке — поток машин на дороге был такой плотный, что мы просто не могли в него вклиниться.
Я постоянно мониторила, когда Олег заходил в Telegram, но писать ему было нежелательно. «Я тебе пишу, а ты мне просто отвечаешь. Никаких лишних вопросов не задаешь, потому что это отвлекает от основной деятельности, а мне важно, чтобы ты была в безопасности».
Оборона Мариуполя, «Азовсталь»
В начале марта начались серьезные обстрелы Мариуполя, артобстрелы, бомбежки. Где-то 10 марта Олег отправил мне сообщение в мессенджере. У него было две основные просьбы: первая — эвакуация мирного населения, вторая — чтобы им предоставили боекомплекты.
«Делайте все что угодно, кричите где угодно, звоните кому угодно, но поднимайте информационный шум по Мариуполю», — написал муж.
Мы с сестрой Олега начали обзванивать инстанции, занимавшиеся обеспечением военных: Офис Президента, Министерство внутренних дел, Главное управление разведки, Национальную гвардию Украины. Началось формирование Telegram-чатов семей военнослужащих. Я написала: «Девочки, ребятам нужна помощь. Нам нужно поднимать информационный шум». Однако в начале марта никто в это не верил, мне отвечали: «Катя, они выполняют свою работу, выполняют ее хорошо, им не нужно помогать, и вообще это неприлично, что женщины борются за мужчин». Меня это тогда обидело, потому что мой самый родной человек мне открылся, попросил помощи, и не один он такой. Это было какое-то обесценивание.
Спустя время, когда ситуация обострилась, начался информационный шум и все поняли, что я была права. Что мы только ни делали, чтобы достучаться о Мариуполе: звонки, манифестации, все возможные выходы на телевидение, интервью.
Когда впервые появилась информация, что началась бомбардировка «Азовстали», я перебросила мужу эту новость и написала: «Только не говори мне, что ты там». — «Да, Катя, я на "Азовстали"», — ответил Олег.
Далее начался этап «Азовстали». От мужа поступали самые болезненные сообщения, которые только могли быть. Как-то в 4 часа утра я получила сообщение: «Катя, срочно молитесь о нас». Мы проснулись всей семьей: я, мама Олега, его сестра. Мы все молились, чтобы они остались в живых.
Тогда за полдня на «Азовсталь» было сброшено около 70 авиабомб. «Катя, я больше никогда в жизни не буду летать на самолетах. Когда слышишь этот гул, сидишь и думаешь: "Ну, давай, сбрось уже, чтобы этот гул и страх прошел"», — писал мне муж.
Спустя время бункер, в котором находился Олег, пробила бомба и упала именно в то место, где он спал. Муж чудом спасся, потому что вышел в этот момент. Все, что было у него с собой (рюкзак, ноутбук), — все было уничтожено.
Начались очень трудные дни. Любимый говорил, что их жизнь идет не на дни, не на часы, а на минуты. Каждый час лупила авиация, сбрасывали сверхтяжелые авиабомбы (ФАБ-3000), фосфорные бомбы. Были такие дни, когда погибало по 50 человек, по 70 человек, и это было уже очень критично.
Фото: Александр Ермоченко/Reuters
«К сожалению, у нас очень плохие новости: рашисты уже зашли и штурмуют "Азовсталь", я вообще не знаю, как мы переживем эту ночь». «Оккупанты привезли в Мариуполь мобильные крематории и сжигают тела. Это во-первых. А во-вторых, это братские могилы. Город находится в оккупации. На идентификацию тел потребуется много времени, и не факт, что вы даже найдете наши тела. Я не знаю, честно говоря, как вы нас сможете похоронить». Это были сообщения отчаяния от Олега, какой-то крик души.
Он пишет тебе и как будто прощается: «Катя, я тебя очень люблю, я желаю, чтобы все у тебя в жизни было хорошо». А ты читаешь это и думаешь: «Ну как все будет хорошо, ну как?» Было такое чувство, что мой мир рухнул. Я понимала, что это могло быть его последним сообщением.
Выход с «Азовстали»
20 мая Олег позвонил мне по телефону. Я удивилась, потому что в последнее время мы общались исключительно через сообщения. «Кать, я очень люблю тебя, не знаю, когда снова услышимся, видимо, примерно через три месяца, потому что мы выходим с "Азовстали"». Я была озадачена: «В смысле вы выходите?» — «Это эвакуация с "Азовстали"», — ответил любимый, хотя на самом деле это был плен. Когда я спросила о трех месяцах, Олег ответил, что у нас мало обменного фонда и нужно время, чтобы он сформировался.
«Катюша, извини, что так!» — Олег будто просил у меня прощения за то, что так сложилось, потому что они обещали держаться до последнего. «Ребята отключают последний Starlink. Если исчезнет связь, то это наш крайний разговор». На этом моменте, как в кино, у нас выключилась связь. У меня был как синдром резкой отмены, я сидела и не понимала, когда теперь снова услышу своего родного человека.
Он говорил мне, чтобы я не беспокоилась, что с ними будет Красный Крест, что он заполнил анкету военнопленного и отдал им, что они должны со мной связаться, предоставить всю информацию. Это дало мне веру, что он будет в безопасности.
Иллюстрация: @zhuk_alyona
После выхода с «Азовстали» у меня, с одной стороны, появилось какое-то облегчение: «Боже, нет этой авиации», а с другой — страх неизвестности.
21 мая я начала писать в воинскую часть, патронатную службу, хотела выяснить, где мой муж. Они сообщили, что всех увезли в Еленовку. 22 мая Олег позвонил мне по телефону, сказал: «Мы прибыли, мы на месте. Ничего больше сказать не могу. Как вы?» 30–40 секунд разговора — и все, связь оборвалась.
Любимый спросил, не было ли его видно на видео, когда был выход с «Азовстали», и выдохнул, когда узнал, что нет, потому что очень переживал, чтобы я не увидела его в таком состоянии, чтобы я не волновалась.
С этого момента, с 22 мая, пошел информационный вакуум, начался этап семейной борьбы.
Плен, трагедия в Еленовке
Я хочу подчеркнуть, что очень важно, чтобы у человека был статус военнопленного. Когда он есть, как нам объяснили, тогда их обменяют, а пока нет этого статуса, они считаются без вести пропавшими. И это несколько другие условия.
Этим занимаются Национальное информационное бюро, Красный Крест, Координационный штаб. Когда после 22 мая я обратилась к ним, все как один говорили, что не знают, где мой муж, а я спрашивала: «То есть вы не знаете, где он?» Мне отвечали, что этот вопрос контролировал Красный Крест и именно он должен подтвердить им местонахождение пленных, только после этого они смогут предоставить официальное подтверждение, что у него статус «военнопленный».
Так начались мои ежедневные звонки в Красный Крест. Его представители отвечали, что, к сожалению, не знают, где мой муж. «Как вы этого можете не знать, если Олег заполнил соответствующую анкету и предоставил ее вам, звонил по телефону мне 22 мая и подтвердил, что находится в Еленовке?» — говорила я, пытаясь хоть что-нибудь выяснить.
Прошел июнь. Прошел июль. Мы все это время звонили по телефону. И только в конце августа до Красного Креста дошла информация, что Олег действительно эвакуирован в Еленовку. Только тогда все остальные инстанции присвоили ему статус военнопленного. А до этого он считался без вести пропавшим.
С 22 мая мой муж вообще не выходит на связь, хотя нам обещали, что будет такая возможность.
Я продолжала звонить по телефону представителям Красного Креста, говорила им: «Вы уже предоставили информацию о моем муже Координационному штабу» — я отчаянно хотела выяснить, где находится Олег, потому что знала, что военнопленных уже начали перемещать. В Красном Кресте разводили руками и отвечали, что владеют информацией только за май.
Потом я лично отправилась в офис Координационного штаба, где поговорила с представителями Национальной гвардии Украины. Они, как и Красный Крест, показали информацию, актуальную на май. Меня охватывало отчаяние, потому что каждая информация, которую ты пытаешься извлечь из разных источников, доходит до тебя очень сложным путем — ты ее как-то вытаскиваешь через разных людей, разные инстанции.
29 июля произошел этот ужасный теракт в Еленовке. Это был очень трудный день. Какая-то истерика. Я постоянно была на связи с мамой мужа, она была на жестких антидепрессантах, мы не понимали, как это выдержать и как получить информацию, что Олег жив.
Впоследствии российская сторона опубликовала списки. Перед тем как их прочесть, я молилась, чтобы не увидеть там свою фамилию. Руки дрожат, и ты листаешь, листаешь, а потом выдыхаешь, когда не находишь его ни в списках погибших, ни в раненых, чувствуешь, что снова можешь как-то жить. Однако из-за отсутствия независимых представителей подтвердить эту информацию точно невозможно.
Иллюстрация: @koza_rohata_
Позже, когда я связалась с Координационным штабом, мне сказали, что есть непроверенная информация, что сержантский склад перевозят в Старобельск. Но точно это или нет, невозможно подтвердить. Поэтому до сих пор я не знаю, где именно находится мой муж.
Один парень, которого обменяли, предоставил мне актуальную информацию на июль, потому что потом его перевезли. Он был с моим мужем в Еленовке и сказал, что Олег лучше всех держался эмоционально, был самым позитивным, поддерживал их эмоциональное состояние. Мне было так приятно это слышать. Даже в тех условиях любимый имел силу поддерживать не только себя, но и ребят рядом.
Каждая неделя, каждый месяц в плену — это разрушение личности: разрушение физическое, разрушение психологическое. Я не понимаю, почему такой человек, как Олег, столь добрый человек, с таким светлым видением жизни и людей, должен сейчас так страдать. Как эта Вселенная выбирает людей, которые должны страдать?
Каждый день я живу этими мыслями. Каждый день я нахожусь в какой-то борьбе, в том числе в борьбе с самой собой, потому что я нужна своему мужу, я должна держаться, ежедневно я должна что-то делать для того, чтобы освободить самого родного человека из плена.
Жизнь с февраля — это постоянное выживание и борьба.
Кто бы что ни говорил, что освободили командиров, я лично рада, что освободили именно их, что освободили «Рэдиса», «Тавра», «Калину». Потому что это люди «Азова», а «Азов» — это семья, и они, как никто, будут бороться, будут составлять планы, искать какие-то рычаги движения, чтобы освободить своих ребят.
Поддержка общества
Я хотела бы, чтобы люди поняли, что такое горе может случиться с кем угодно, потому что в плену находятся как военные, так и гражданские. Я хочу призвать всех, чтобы мы не забывали о наших защитниках, об их достижениях, о том, что они сделали в Мариуполе, о том, что они этим спасли всю страну, что это люди, которые боролись за нас, наши жизни, нашу целостность, и сейчас пора нам бороться за них.
Плен в Еленовке — это концентрационный лагерь в центре Европы. Необходимо срочно вытаскивать оттуда людей, потому что людей там уничтожают как психологически, так и физически. Они там просто медленно умирают.
Также хочу подчеркнуть: во-первых, не нужно жаловаться на бездеятельность нашей власти — я могу сказать, что она действительно работает; во-вторых, нам нужно объединиться и создать такое информационное поле, где мы сами будем понимать, что нужно говорить, а что нет. Потому что каждый раз информация меняется. К примеру, в августе нам говорили, что запрещено выкладывать видео, фото, публиковать имена и фамилии пленных, потому что медийность влияет на обмен очень негативно. А 21 сентября мы увидели, что среди обмененных много медийных людей.
Екатерина на акции-перформансе «Рождество в плену» в Киеве
Фото: Олег Богачук
Сейчас информационное поле поднимается благодаря тому, что освещаются личности людей, которые еще находятся в плену. О них важно говорить. Но опять же я не уверена на 100 процентов — мнения разнятся. Я пытаюсь анализировать всю поступающую информацию, и мне все же кажется, что истина где-то посередине. Я даю интервью, рассказываю об Олеге. Сам Олег давал интервью медиа из Великобритании.
Важно продолжать рассказывать о бойцах без освещения какой-либо очень особенной информации. Важно рассказывать о том, что у них за плечами не только военная деятельность, что это человек, у которого есть мечты и планы на жизнь, у которого есть жена, мать, ребенок, у которого есть спортивные достижения и хорошие дела, у которого есть какая-то профессиональная деятельность и увлечения вне службы.
Эти люди заслуживают внимания, заслуживают, чтобы о них знали, чтобы о них помнили, чтобы за них боролись. Они должны быть свободны, как и вся наша Украина!
