Наша сегодняшняя героиня — харьковчанка Анна Науменко. Еще с подросткового возраста она борется за справедливость и имеет активную гражданскую позицию — во время Революции Достоинства Анна вместе с друзьями блокировала Академию внутренних войск МВД в Харькове, чтобы не допустить отправку курсантов на помощь силовикам, пытавшимся подавить народные восстания на Майдане Независимости в Киеве.
Фото: Игорь Ефимов
«Я борюсь и хочу продолжать бороться против происходящего в стране. Меня так воспитали. Если происходит что-то, что нам не нравится, мы не должны молчать, мы должны действовать, менять этот мир к лучшему».
Сейчас Анна возглавляет проект помощи воинам, возвращающимся из плена, «Наконец-то ты дома» и борется за то, чтобы наконец обнять любимого мужчину, бойца полка «Азов», до сих пор находящегося в неволе.
О пребывании любимого на «Азовстали» и гибели лучшего друга, о поездке к Папе Римскому и информационной деятельности за границей, о «мертвой жизни» и постоянном чувстве вины, о том, что может положительно повлиять на обмены и эмоции возвращающихся — это и другое в личной истории Анны, которой она поделилась с Лесей Пахариной для ELLE.
Фото: Игорь Ефимов
Привет, меня зовут Анна, мне 26 лет, я из Харькова, еще одного железобетонного города нашей страны. Окончила вечерний факультет Национального юридического университета имени Ярослава Мудрого. Уже почти 10 лет работаю в компании, специализирующейся на производстве промышленного оборудования. Мое направление — это электрические лебедки. 23 февраля у меня была отгрузка на «Азовсталь», а 24 февраля должна была быть вторая поставка. Сейчас я почти постоянно в Киеве, занимаюсь проектом «Наконец-то ты дома».
Моего любимого зовут Дмитрий, он родом из Сум, с 2014 находится на службе в полку «Азов». В российском плену ему исполнилось 29 лет. Мне посчастливилось увидеться с ним 24 февраля в Мариуполе, когда я очень вовремя приехала забрать наш автомобиль и немного его тренинговых вещей. 25 сентября этого года он должен был пробежать Берлинский марафон.
Сейчас, когда бываю в Харькове, каждый раз проверяю, пахнут ли еще его футболки им. Пахнут.
Знакомство с Дмитрием
В Харькове еще со школы у меня сформировалась небольшая компания друзей-историков во главе с нашим учителем истории. Один из них в 2014 году решил присоединиться к тогда еще добровольческому батальону «Азов», и я с подругой поехала в Киев его провожать. За день до отправки добровольцев с Софиевской площади мы встретились с нашим другом и его новым товарищем погулять по городу. Им оказался Дима, так и познакомились.
В то время я была достаточно закрытым человеком в общении с новыми людьми и не понимала о чем с Димой говорить, поэтому начала рассказывать о своей работе на заводе, о каких-то лебедках и механизмах — обычно для людей это звучит очень необычно (смеется).
Потом мы начали с подругой возить азовцам гуманитарку на место их первой базы в Урзуфе. Сначала собирали деньги на коробку с помощью, а потом везли ее с тремя пересадками, обратно добирались автостопом, потому что денег на обратный билет не оставалось. В то время мне было 17 лет и это все казалось очень веселой подростковой жизнью, наполненной новыми эмоциями.
Однажды я спросила Диму, что ему привезти. Он попросил холодный апельсиновый сок. Помню, как оббегала всю деревню, чтобы его найти — я чувствовала огромную ответственность, ведь военный поставил мне задачу и ее обязательно нужно выполнить (смеется).
Осенью Дима написал, что у него скоро отпуск и он по делам приедет в Харьков, спросил могу ли я показать ему город, потому что он там никогда не был. Конечно, я согласилась и устроила для него экскурсию. Тогда стало ясно, что никаких дел в Харькове у него нет, и он просто приехал ко мне.
Денег, чтобы снять квартиру больше чем на несколько дней не хватало, поэтому я попросила маму позволить Диме остановиться у нас, хотя со мной в комнате уже жила моя подруга. «Отдавай ему свою кровать, вы с Ирой поспите на полу», — ответила мама, когда услышала, что он доброволец (смеется).
Мои родители очень любят Диму, возможно, даже больше, чем меня (смеется). Сейчас маме очень тяжело, потому что я еще как-то пытаюсь держаться, а мама просто с ума сходит, волнуется за нас двоих.
Мой любимый — очень целенаправленная личность, постоянно занимающаяся самосовершенствованием. Когда приезжает на ротацию в Харьков, то первым делом мы идем в Книжный магазин «Е». Он очень любит спорт, занимается бегом и вело, обожает горы, они его заряжают. Минимум раз в год, а лучше больше, мы должны в них побывать. В сентябре 2021 года Дима вместе с побратимами «Пистоном» и «Нави» за несколько дней прошли все двухтысячники. С того путешествия он вернулся очень счастливым.
Ребята, которые были в плену вместе с Димой и вернулись, рассказывают, что первые 2 месяца он пытался заниматься спортом, хотя это было очень тяжело из-за нехватки нормальных условий и еды. Для меня любимый — пример во всем, лучший из людей. Моя жизнь без него — просто «мертвая».
Дима очень нежно относится к животным, всегда поддерживает мои поездки в приюты, покупает для них корм. Вместе мы постоянно ввязываемся в какие-то истории со спасением животных. Помню, как сразу после Нового Года мы поехали в приют за городом, было очень скользко и наша машина застряла, любимый был очень сердитый, сказал, что больше сюда не поедем, но уже через несколько дней мы снова ехали на помощь (смеется).
«Азов»
У многих девушек, чьи ребята в 2014 году ушли в «Азов», истории очень пересекаются. Большинство будущих бойцов были футбольными фанатами, среди которых много патриотов — тех, кто хорошо знает историю и на истории учится. Они осознавали, чем агрессия и амбиции России могут закончиться, поэтому именно азовцы стали тогда движущей силой украинского сопротивления, потому что в то время наши вооруженные силы были в гораздо худшем состоянии. Попасть до 2014 года в армию казалось каким-то наказанием.
Оценивая ситуацию, Дима и его побратимы понимали — если они не приедут на Донецкое направление, не остановят и позволят событиям развиваться по сценарию выгодному России, то рано или поздно это закончится полномасштабной войной, потому что оккупантам не нужна только Донецкая область, им нужна вся Украина.
Полномасштабная война
Когда общее напряжение начало расти, Дима попросил снять наклейку старого шеврона «Азова» на окне в Харькове и собрать вещи. На мои вопросы о происходящем он отвечал, что «все нормально, не волнуйся, но ты должна быть готова». После очередного «все нормально, но приезжай в Мариуполь, забери машину» я очень напряглась.
Я планировала поехать на выходных, но в понедельник 21 февраля, когда пришла на работу, почувствовала, что нечего ждать — позвонила любимому, сказала, что приеду в среду. Он сразу согласился и это меня очень удивило и смутило, обычно приезжать посреди недели было бессмысленно, Дима постоянно занят работой.
Когда я приехала 23 февраля в Мариуполь, я увидела любимого таким напряженным, каким не видела до сих пор. Мы сразу начали планировать мой маршрут назад — стало ясно, что это не просто «будь готова», что это в ближайшее время точно произойдет. Но тогда масштабы катастрофы мы даже не могли представить.
Дима очень волновался, что, в случае необходимости, я не захочу уехать из Харькова и он будет скован в действиях мыслями о моей безопасности. Я никогда не видела его таким обеспокоенным, это меня поразило.
В тот вечер мы пошли в наше любимое кафе «Мистер Бин». По дороге я все время повторяла, что мы не дадим им ни капли нашей крови, а потом Мариуполь просто утонул в ней. В то время я не могла принять мысль, что нам снова придется бороться за Мариуполь и свою свободу. Сейчас я постоянно прокручиваю в голове этот разговор.
24 февраля, проснувшись до рассвета, я увидела, как Дима ходит по комнате и обзванивает ребят, чтобы они ехали на базу. Тогда я еще не слышала взрывов, но понимала, что это все началось. Когда Дима вез меня на первый блокпост за Мариуполем, в городе было уже громко. Дальше — я поехала в Харьков, а он вернулся в этот ад. Я ехала и понимала, что он будет там до последнего.
Мне было очень страшно. Это было мое первое самостоятельное путешествие на машине, в зеркало заднего вида я видела зарево от взрывов — это был какой-то сюр. Всю поездку я думала «для чего нам все это?», «это нам дается, чтобы мы кем-то стали, но почему именно так?». Это было ужасно.
Когда я наконец добралась до Харькова, мама не хотела уезжать, она говорила: «Аня, куда мы пойдем, у нас две собаки и кот?». Я не могла в такое время огорчить любимого, сказать, что что-то пошло не так, потому что если мама не уедет, то и я тоже останусь. К счастью, у меня было волшебное и безотказное «Дима сказал», мы доверились ему и отправились в Кременчуг, откуда родом наш лучший друг и побратим Димы — Максим «Пистон».
Это была поездка в неизвестность с двумя собаками и очень неопытным водителем, которым я была. Трасса была перегружена, по дороге ехали танки. Мама все время уточняла: «Аня, а мы правильно едем?», «Аня, а это наши танки?». В тот день, 24 февраля, я уехала из Мариуполя в 5 утра и только в 12 ночи приехала в Кременчуг — 19 часов в дороге казались целой вечностью.
Гибель лучшего друга
25 марта в боях за Мариуполь погиб наш лучший друг Максим «Пистон». Его гибель — это колоссальная потеря не только для родных и близких, но и для самого полка. Он был Чемпионом мира по кикбоксингу, все знали, что Максим самый лучший, самый быстрый, искусный. После победы на Чемпионате в 2014 году он бросил спортивную карьеру и пришел в полк, чтобы присоединиться к борьбе за родную страну.
Это звучит странно, но во время войны была какая-то уверенность, что с кем с кем, но с «Пистоном» все будет в порядке, потому что он постоянно выигрывал в разных соревнованиях, а затем авиабомба оказалась ловче и сильнее.
«"Пистон" погиб. Авиобомба. Я опустошен полностью». Для Димы это был огромный удар, потому что они всегда были вместе. Он собирал тело лучшего друга и, выходя из «Азовстали», в который раз мне напоминал: «Тело "Пистона" я завернул в такое-то одеяло, с двух сторон завязал, положил внутрь и сверху листик, все подписал».
С российской стороной была договоренность, что погибших передадут в первые три дня, но они ее не сдержали. Они передавали тела партиями, но даже это делали нечестно. Сейчас тела павших воинов якобы переданы все, но до конца проверить эту информацию нет возможности, продолжается процедура идентификации. Когда есть тело, то по каким-то фрагментам можно идентифицировать личность и для больших гарантий сделать ДНК-тест, в нашем же случае есть куча останков и каждый из них нужно проверять. Каждый день ожидая, что Дима выйдет на связь, я понимаю, что вторым его вопросом будет «Вы попрощались с "Пистоном"?». А мне нечего ему ответить.
Когда я хожу по Софиевской площади в Киеве, где проходит выставка погибших бойцов «Азова», героев Мариуполя, мне сложно понять, что мы уже потеряли столько людей, что так много из них я знаю лично. Это как смотришь школьный альбом — все погибли, а ты жив.
«Азовсталь» и маленькая девочка, игравшая в бункере в «обезбол»
Воспоминания об «Азовстали» пролистываются, как листки в фотоальбоме. Дима никогда не вдавался в подробности, это были какие-то общие истории об одном стакане воды, который они пьют по глотку, об отсутствии нормального питания и витаминов, способствующих заживлению ран, о большом количестве плесени, когда ты ставишь автомат на пол, а через пол часа он покрывается слоем этой гадости.
Больше всего в памяти всплывает конец их пребывания. В бункере с ранеными была страшная жара и удушье, обезболивающие, из-за ограниченного количества, использовались только для очень тяжелых операций. Передача пищи из бункера в бункер вместо 15 минут занимала до 4 часов. Некоторые не возвращались живыми после этого, потому что попадали под вражеские обстрелы.
Над ними постоянно летали самолеты, постоянно прилеты, за день их количество могло достигать пятидесяти и так постоянно. Когда я сижу, например, в Харькове и слышу, что вибрирует земля от взрыва поблизости, у меня все равно психологически есть понимание «это не по мне», «я сижу в своем маленьком домике, кому я нужна». А там, на «Азовстали», они понимали, что это конкретно их пытаются выкурить.
На голосовых постоянно слышались эти страшные взрывы. Однажды я посчитала, что за 58-секундное голосовое было 4 очень громких взрыва. По ним работала и артиллерия, и с кораблей, и с неба. Я не понимаю, как, даже психологически, можно это выдерживать.
Отдельная тема — гражданские и дети, которые скрывались в бункерах. Их эвакуацию было очень сложно организовать, она постоянно срывалась, потому что российская сторона сначала соглашалась, а потом, когда люди выходили, начинала коварные обстрелы. Постоянно кто-то погибал.
Дима рассказывал о девочке Алисе, которая играла в игру на «Азовстали» — она ходила по бункеру и тыкала своим маленьким пальчиком бойцам в плечо, произнося «обезбол, обезбол».
Вместо счастливого детства дети видят войну, вместо детских игр, они, чтобы облегчить чью-то боль, играют в «обезбол». «Ладно, мы здесь, мы — военные, но эти дети, как им потом реабилитироваться в жизни, как им жить дальше, пережив все это», — любимому было невыносимо наблюдать за этим.
Однажды, когда Дима возвращался из бункера с детьми, он послал мне голосовое сообщение — его голос был настолько утомлен и печален, что я несколько раз переслушивала его, потому что не могла расслышать из-за собственных слез.
Первый митинг по деблокаде Мариуполя, поездка в Ватикан
В апреле стало ясно, что ситуация в Мариуполе критическая. Я уехала в Киев провести акцию с призывом деблокады Мариуполя. Со всех сторон говорили, что сейчас нельзя устраивать мероприятия, но мы все равно его провели, потому что нужно было что-то делать.
Перед акцией я встретилась с Ольгой Андриановой, которая тоже ждет возлюбленного из плена и сейчас в Ассоциации занимается психологической поддержкой и организацией лекций. История Оли для меня самая тяжелая — в марте она потеряла лучшего друга, а сейчас уже третий месяц в постоянном стрессе и неизвестности, потому что Смысл ее Вселенной был в списках погибших в Еленовке. До сих пор у нас нет ни подтверждений, ни опровержений, однако сильно верим в лучшее.
Катя Прокопенко, жена Дениса «Рэдиса» — лучшая подруга Оли. Честно говоря, я представляла себе какую-то фифу, очень деловую даму — жену командиру полка, а увидела маленькую девочку, сидевшую и что-то рисовавшую в планшете. Маленькая девочка оказалась столь чрезвычайно сильной.
После мероприятия, вернувшись в Кременчуг, я пообщалась с Димой и была в полном отчаянии, потому что с каждым днем становилось только хуже. Если раньше он писал, что все нормально, то в этот раз сообщил, что если не будет помощи, мы долго не удержим. Я расплакалась и написала Оле, что нужно делать что-то масштабное, она предложила поехать завтра к Папе Римскому.
Я сидела на полу в чужой квартире в Кременчуге и писала письмо-обращение Папе Римскому. Сидела и думала какой это все сюрреализм, а на следующий день сказала маме, что я в Ватикан и уехала.
В Ватикан мы отправились вчетвером — я, Оля Андрианова, Катя Прокопенко и Юля Федосюк. Юля работает помощником депутата, отец которого является Послом Украины при Святом Престоле. Она сказала, что договорилась об аудиенции, поэтому я была уверена, что поездка займет несколько дней и прихватила маленький рюкзачок. Когда мы прибыли к месту назначения, с нами встретились представители посольства и сообщили, что они будут работать и содействовать нашей встрече, нужно подождать.
По советам посольства и знающих людей мы решили воспользоваться временем и возможностью для проведения информационной деятельности — начали давать интервью об Украине, о своих ребятах, об «Азовстали», потому что люди в Европе не очень в контексте, а тем более в Италии, где была очень развита российская пропаганда
Мы рассказывали, что полк «Азов» — не нацисты, объясняли их символику, как они работают, какие представители других стран и религий есть в полку. К концу этой информационной кампании у нас уже никто не спрашивал о нацизме.
Так мы прождали где-то две недели — передали одно письмо, потом другое. Нам отвечали, что сейчас Папа не может с вами встретиться, потому что у него болят колени. Оставаться в Риме было очень дорого, мы решили ехать в Польшу, чтобы обдумать дальнейшие действия. Как только мы туда приехали, пришло письмо с приглашением на закрытую аудиенцию. Пришлось срочно возвращаться. Но так сложилось, что именно в этот день наш автомобиль эвакуировали и мы с Олей, решая этот вопрос, не успели на самолет.
Конечно, было немного грустно, но самое главное, что своей цели мы добились — мы смогли озвучить Папе Римскому нашу проблему и привлечь к ней внимание мира. Сейчас после высказываний Папы о «великодушном русском народе», мы с Олей даже шутим, что судьба нас уберегла от этой встречи.
После этого мы посетили Германию и Францию и, когда сидели на последнем интервью, где объясняли, что происходит с людьми в российском плену с 2014 года и почему для нас это так страшно и недопустимо, нам всем одновременно пришло уведомление. Это было видео с обращением Дениса Прокопенко о том, что их гарнизон выполнил приказ высшего командования. Стало ясно, что они выходят из «Азовстали» в плен. Мы сразу вернулись в Украину.
У нас был настоящий шок, потому что минуту назад мы объясняли, что плен — это не опция, что нужно организовать экстракцию в другие страны, а уже через мгновение пришло известие, что то, чего мы так хотели избежать, произойдет.
Выход из Азовстали, плен
С 17 мая Дима каждый день писал о возможном выходе, а 20-го позвонил и сообщил: «Все мы выходим, я отправил тебе запланированное сообщение, которое придет через 10 дней. Если до этого момента я не выйду на связь, то опубликуй его». Ребята, выходя в неизвестность из «Азовстали», были не уверены, что будет обращение от власти, что будет поддержка, будет борьба за них, поэтому Дима и запланировал сообщение, чтобы мы точно узнали правду, на случай, если этого не произойдет.
Он написал, что они военные и выполнили приказ, рассказал, какие были силы у них и противника, он хотел, чтобы все люди понимали, какой масштаб они оттянули на себя. А еще попросил: «Боритесь! Сражайтесь за каждого из нас».
Был ли другой вариант? С точки зрения сохранения человеческих жизней, пожалуй, нет. Ситуация была сверхсложная — завод просто не выдерживал, бункеры сыпались. Они могли еще несколько недель продержаться, однако на тот момент очень много людей гибло в бункерах и, так понимаю, Денис не мог допустить еще большего количества бессмысленных смертей. Надо было что-то решать.
Последний раз голос любимого я слышала 20 мая, потом в первый месяц плена он направил мне несколько смс. На этом всякая связь с ним оборвалась.
Последнюю информацию о Диме я получала от освобожденных из плена бойцов, когда развозила им по больницам коробки «Наконец-то ты дома». Знакомые ребята узнают меня сразу, а я их нет, они очень изменились — чтобы понять, кто перед тобой, сопоставить с человеком, которого ты знал, мозгу нужно несколько секунд. На одном из обменов я встретила врача-хирурга, такого молодого, такого солнечного, он рассказал, что время в плену тянется очень долго — день за год.
Я не очень расспрашиваю вернувшихся о любимом, потому что сегодня он может быть и в другом состоянии, и в другом месте, потому что их постоянно перемещают. И это, пожалуй, самое ужасное для меня. В начале, когда большинство азовцев находились в Еленовке, мы хотя бы понимали, что они все вместе и могут поддерживать друг друга.
После трагедии в Еленовке, когда их разбросали по неизвестным локациям, кроме того, что ты вообще не знаешь жив ли человек, ты еще и постоянно безрезультатно пытаешься выяснить местонахождение. Эта неизвестность разрушает и с каждым днем все хуже.
Обмены пленных и поддержка общества
Когда произошел большой обмен 21 сентября, многие решили, что всех с «Азовстали» обменяли. Конечно, я понимаю, что это я сосредоточена на информации о пленных, но все равно удивляет, что многие украинцы вообще не в контексте, среди них есть даже те, кто на меня подписан и постоянно следит за историями. Мне казалось, что, судя по контенту, все понятно, но недавно мне написал знакомый, для которого было открытием, что не все вернулись.
Трудно просить людей интересоваться тем, что не имеет прямого отношения к ним, что не болит лично. Но мы должны не забывать о тех, кто за нас боролся. Если каждый будет хоть немного интересоваться ходом событий, будет поддерживать информационно, нам будет легче. Во-первых, мы будем чувствовать, что мы не сами по себе, во-вторых, это, возможно, улучшит ход нашей борьбы, потому что, действительно, большая поддержка этой темы, особенно за рубежом, очень хорошо влияет на обмены.
Когда напоминание о том, что нам есть еще за кого бороться, находится в информационном потоке, это влечет больше ответственности и перед представителями власти, и перед мировым сообществом. Когда мы начинаем умалчивать, терять интерес, новые темы становятся более актуальными, а люди, тем временем, остаются в неволе.
Instagram: @olishiliak
К сожалению, родственники тоже не всегда могут проанализировать, как продолжать свою борьбу. Я не раз видела, как после очередного призыва люди начинают рассказывать детали о своих родственниках, а это всегда опасно. Во-первых, это не очень интересно людям к распространению, во-вторых, мы не знаем, какая сейчас там история у парня. Возможно, он считается поваром, а на самом деле снайпер. И это может опровергнуть его историю, ему придется терпеть какие-то пытки или его удалят из списков на обмен.
Сейчас есть много качественных материалов о пленных, о плене — такое хорошо продвигать. Если ты хоть немного прочтешь, оно отложится в сознании — где-то ты сделаешь репост, где-то обсудишь с кем-то, где-то вдохновишься и выйдешь на митинг. Это все имеет гораздо больше пользы, чем публикация персональных данных военных.
Надо рассказывать, что большое количество защитников до сих пор в плену, что это обычные люди, которых дома каждый день ждут родные и друзья, что у каждого из них есть собственные планы и мечты.
У моего любимого была мечта пробежать Берлинский марафон в сентябре этого года, поэтому он даже выходя в плен, попросил проконтролировать вопрос его участия и перенести регистрацию на следующий год, если к этому времени он не вернется. Мы надеялись, что так произойдет, потому что по предварительным договоренностям с российской стороной, ребята должны были выходить в течение 3-4 месяцев, но оккупанты, как всегда, пренебрегли этим, поэтому я связалась с организаторами и перенесла марафон. Как и любимый, я верю в то, что он осуществит свою мечту и пробежит его.
«Наконец-то ты дома»
Большинство военнопленных возвращаются без ничего — все их вещи либо сгорели в Мариуполе, либо остались там, где их содержали оккупанты. Когда наши девушки съездили на первый обмен в июне, они заметили, что государство не было достаточно подготовлено. Так возникла идея проекта «Наконец-то ты дома».
Его основа — ценность не только в том, чтобы обеспечить вещами первой необходимости, но и проявить заботу о человеке, подчеркнув важность каждого.
Сначала у нас были очень масштабные и амбициозные планы, мы хотели разделить позиции, чтобы охватить как можно больше партнеров. Таня договорилась за коробки, Даша договорилась за большую скидку в типографии, я начала писать письма партнерам. Впоследствии это переросло в личную практическую работу: коммуникация, планирование, закупка, документация, формирование состава с разгрузкой машин, организация пространства. Мой опыт работы на предприятии и с проектами, знание документации и ведение коммуникации способствовали этому. Со временем я стала руководителем проекта. По возможности к работе подключаются и другие девушки, а также помогают друзья.
Многие бойцы, возвращающиеся из плена, оказываются в разных местах, нужно всех найти, всем отвезти боксы — это требует много времени. Но всякий раз, когда ты видишь эмоцию человека, получающего его, понимаешь, что это стоит всех усилий. Многие сначала не понимают, что это все для них, что это просто какие-то другие родственники позаботились о них, им трудно осознать это все.
Когда мы ездили на женский обмен — девушки плачут, нас обнимают, мы смущаемся, не знаем, что делать. Всем очень приятно. Невероятные эмоции.
В наши боксы мы вкладываем листовки с тем, как мы все это время боремся за них — какие-то акции, выставки, выступления, детские рисунки, чтобы они понимали, что мы за них очень волновались, очень их ждали. Некоторых людией могут сразу обеспечить родные, но им все равно очень приятно. Помню, как мы ехали на первый обмен, Богдан «Тавр», начальник штаба «Азова», которого тогда обменяли, сказал, что им Национальное информационное бюро выдало рюкзак с вещами, что все есть, не надо ехать, а потом сбрасывал фотографии в нашей футболке.
Я — перфекционистка, мне постоянно кажется, что все недостаточно хорошо, что нужно еще что-то добавить, постоянно волнуюсь, что им что-то не понравится. А им все нравится, они все очень радуются.
Недавно наша Оля Андрианова вместе с Екатериной «Пташкой» ездили в Испанию на награждение Золотым Львом, которого вручают за значительные достижения в обществе.
«Пташка», которая долгое время была без связи в неволе, рассказывала, что когда они ехали по Украине после обмена и всюду видели надписи «Азовсталь» у них был восторг и шок. Вернувшись из плена, у нее ничего не было, всю поездку в Мадрид она говорила, что вот это зубная паста, которую вы мне дали, вот это кроксы, которые вы мне дали.
Параллельно с этой работой мы стараемся как-то продвигать проект, рассказывать о нем, его ценности. К сожалению, из-за большого количества работы это получается хуже всего. Я очень благодарна всем присоединяющимся, кто нас поддерживает в это непростое время.
Нам очень помогают украинские бренды — что-то предоставляют бесплатно, что-то со скидкой, что-то мы покупаем сами, потому что понимаем, что бизнес должен работать. В Кременчуге я познакомилась с друзьями «Пистона», наши судьбы переплелись, они стали для меня близкими людьми. Сейчас мы сотрудничаем в рамках деятельности Ассоциации, одна из вещей нашего бокса — рюкзак, который они отшивают. Это достаточно дорогая и качественная продукция, они со своей стороны сделали все, чтобы мы могли его приобрести.
Кроме этого есть инициативные группы, которые проводят выставки и english speaking club, продают NFT и стикерпаки, а затем часть вырученных средств перечисляют нам на фонд. Это очень классно, потому что таким образом люди получают пользу и занимаются своим делом.
«Мертвая» жизнь
Многие из нас считают, что мы не должны жить эту жизнь, что мы продолжим ее жить, когда ребята вернутся из плена. Однако психологи на лекциях, которые организует наша Ассоциация, отмечают, что это заблуждение, что не нужно корить себя за то, что ты, например, полечила зуб или выпила кофе — синдром отложенной жизни только разрушает психику. Я стараюсь на это настроиться, тоже хочу пообщаться с психологом, но объем работы так велик, что на все не хватает времени.
Этот период жизни я лично характеризую как «мертвую жизнь».
Я понимаю, что я нахожусь не в худших условиях, я могу позволить купить себе кофе в кафе или поесть в заведении, потому что дома не успеваю это сделать. И со стороны может казаться, что жизнь идет, но по факту такое ощущение, будто ее поставили на паузу, ты как будто все и делаешь, но никакого наслаждения не получаешь, потому что в таком формате она тебе не нужна. Если бы ребята были хотя бы в более безопасном месте, я бы и позволила себе сделать что-то для себя, не чувствуя за это вину.
А так… я чувствую вину даже, когда просыпаюсь позже будильника.
И так во всем. Сейчас большинство своего времени я уделяю проекту «Наконец-то ты дома», но и здесь периодически меня догоняет чувство вины — зачем это все, если я его до сих пор не освободила, возможно, я что-то не то делаю, если он до сих пор в неволе.
Фото: Игорь Ткачев
Держаться помогает, то, что рядом есть люди, понимающие тебя, которые так же, как и ты волнуются, проживают подобные эмоции. Ты понимаешь, что ты не один, что вы можете обсудить какие-нибудь эмоции. Конечно, это не помогает в практическом плане, но дает дополнительный заряд.
Также очень мотивирует каждый обмен, когда ты встречаешь возвращенных ребят. Мы видим их, видим их счастливых родственников и это дарит надежду, что хоть и очень медленно, но этот процесс идет и ты все равно начинаешь сильнее верить и ждать.
Есть очень хорошие слова Леси Украинки «Без надежды надеюсь». Так и у меня — очень долго была надежда, сейчас осталась только вера. Ибо, когда уже нет больше объективных причин держаться, вера — это единственное, что помогает продолжать что-то делать.
