«Люди лечат людей». Госпитальер Екатерина Галушка о войне после победы

Екатерина Галушка — парамедик, которая работает на передовой с ранеными и погибшими. Впервые она оказалась на фронте три года назад, будучи еще студенткой исторического факультета университета имени Тараса Шевченко. Тогда девушка прошла обучение в добровольческом медицинском батальоне «Госпитальеры» и отправилась на восток. После того как 5 марта в бою под Мариуполем погиб ее любимый, Катя вернулась на фронт — уже командиром отряда парамедиков.

Сегодня Катя — участница проекта «Сила Стойких», где вместе с другими спикерами она рассказывает о своем травматичном опыте и о том, что помогло его пережить. Проект призывает украинцев делиться собственными историями с хештегом #моясила, чтобы преодолевать травматические последствия войны.

Вы впервые оказались на фронте достаточно молодой. Расскажите, пожалуйста, что вас подтолкнуло к этому решению?

Мой исторический факультет — колоссально крут, очень много внимания мы уделяли именно взаимоотношениям Украины и России. Когда я училась, война уже шла, и для себя я открыла достаточно много моментов — и о причинах, и как она может разворачиваться дальше. На тот момент я волонтерила в Киевском военном госпитале, где много времени общалась с военными, ранеными в результате боевых действий на востоке. Их рассказы о ротациях, мотивация — это больше всего повлияло на мое решение попробовать себя в качестве парамедика.

Кроме того, я работала в международном проекте. Ездила на восток, много общалась там с местным населением. В частности, с людьми, которые приезжали с территорий так называемых ДНР и ЛНР, где они рассказывали о своей жизни, некоторые не пренебрегали рассказать о том, как им нравится Россия. Эти факторы привели к тому, что в один момент я себя спросила: «А что, собственно, сделала я в этой войне для победы Украины?». Так что когда мне попалось в фейсбуке рекламное сообщение обучения «Госпитальеров», я пришла на него, неделю поучилась, получила сертификат парамедика. И все, уехала на ротацию. А дальше я просто не могла без них жить.

Помните, какой была эта первая ротация?

Это была довольно спокойная ротация. Не было на ней ни громких обстрелов, ни раненых. Мы стояли под Мариуполем, село Водяное, в ожидании, когда понадобится помощь раненому или погибшему. Много времени проводили за бытовыми делам ивместе с моими побратимами и посестрами. Общались с военными, которые к нам приходили — кто простудился, кто где-то ударился и бровь себе рассек.

Помогали местным жителям, к примеру, была смешная история, посреди ночи прибежала женщина с криком: «Ой люди помогите!». Мы думали, произошло что-то серьезное, кто-то поранился. А оказалось, коза не могла родить — и парамедики-госпитальеры пошли помогать козе (смеется).

Фото: Александр Ратушняк

Какой была ваша первая боевая задача?

Это тоже было под Мариуполем, но я была на другой позиции. У парня были осколочные ранения по телу. Я впервые запаниковала. Одно дело — знать теорию и понимать, как с ней справляться. Совсем другое — увидеть своими глазами кровь, разорванные части мышц. Я думала, что мне станет там плохо, но вспомнила, что должна действовать по алгоритму, вспомнила «правило холодной головы» своего друга. Я должна просто успокоиться и оказать помощь. Наложить бандаж, убедиться, что человек дышит, — а парень аж кричал, что с ним все хорошо. Когда привезли его в Мариупольскую больницу, я спросила себя: «Нормально, справилась? Справилась. Не умер? Не умер, все классно».

Этот принцип «холодной головы» удалось применить 24 февраля? Вы были готовы к войне?

В полномасштабную войну такого формата я, если честно, до конца не верила. Верила в обострение на Донбассе. Мы готовились к этому вместе с моими побратимами и посестрами, возобновили обучение. Каждую субботу ходили на дополнительную подготовку, в том числе огневую, саперно-инженерную. То, что Киев будет под обстрелами, у меня в голове не укладывалось. Но 23-го у меня уже были собраны рюкзаки — моя форма, медицинское снаряжение.

Так что 24-го я проснулась, пошла на свою работу — я работаю коммуникационщицей ВСУ. Выполнила свои гражданские обязанности и вернулась к Яне, комбату «Госпитальеров». Она назначила меня на должность командира экипажа и приказала выбрать людей в команду. Этого я не хотела вообще — на тот момент я не хотела брать на себя ответственность за жизнь других людей.

Почему? С чем это было связано?

Тогда уже погиб Антон, мой любимый. И с середины марта и где-то до начала лета у меня были не очень хорошие мысли, скажем так. Так что я не хотела брать ответственность за чью-то жизнь, потому что не стремилась нести ответственность за собственную. Взять под свое командование новеньких означало, что я вряд ли сразу поеду в какое-нибудь опасное место — а я прямо рвалась, просила: «Пожалуйста, отправьте меня на Мариупольское направление, я хочу туда». Но мои люди должны были пройти обучение, поэтому сначала нас отправили в Киевскую область, там еще продолжались боевые действия. По факту мы работали с гражданским населением, когда освобождали населенные пункты. И только потом, в апреле, нас перебросили на восток.

Откуда у вас было такое сильное желание поехать в самый ад боевых действий?

Антон погиб под Мариуполем, в плену находились очень близкие мне люди. Я хотела поехать туда, помогать всеми силами. И наивно верила, что нам удастся пробиться в Мариуполь, прорвать кольцо. Когда Антон погиб, мне казалось, что часть меня погибла вместе с ним. Я не чувствовала себя живой. И вероятно, в какой-то степени просто хотела к нему.

Что помогло изменить это состояние? Как вы вернулись к нынешней себе?

Удивительно, но опять же благодаря Антону. Когда он был жив, очень любил повторять: «Ты у меня такая сильная, я тобой восхищаюсь, у тебя все получится». Поэтому, когда я хотела сдаться, погибнуть в бою, начала думать: а оценил бы он такой шаг? Набравшись смелости, в конце мая перечитала его сообщения, и в них было так много об этой моей силе — как она его вдохновляет. И я поняла, что не могу его подставить, предать. Мне стало стыдно и досадно — наконец-то я смогла поплакать не за ним, а потому, что мне стало себя жалко.

А потом подключились друзья, родные. В плену находился мой бывший парень, сейчас он мне очень близкий друг. И я поняла, что у меня очень много причин, почему надо бороться. И потом стало весело жить, ну! (Смеется.)

Бывает ли вам страшно при выполнении боевых задач? Вы работаете в горячих точках, опыт притупляет чувство страха или он остается таким, как был в начале?

Меня всегда не покидают два страха. Первый — что я не справлюсь со своей задачей как парамедик, и раненый на моих руках погибнет. Очень страшно, честно. Я себе такого не желаю вообще и я очень счастлива, что пока со мной такого не произошло. Второй — это потерять еще кого-нибудь близкого. Потому что это самое ужасное. Это мучительная боль. Ты учишься с ней жить, но прошло полгода, а мне наоборот становится хуже, потому что появляется еще больше воспоминаний, событий, которыми ты хочешь делиться, которые ты хочешь рассказать, а этого человека уже нет.

Вы говорили, что уже лечили ПТСР. Могли бы вы рассказать, как удалось пройти этот опыт?

Кем я была, когда в 21 год впервые приехала на Восток? По факту ребенком, живущим студенческой жизнью, тусовками до поздней ночи, гулянками по Киеву и совершенно не готовой увидеть, что такое смерть. Как все вокруг взрывается, когда тебя пытаются убить. Совокупность всего случившегося с этим неподготовленным ребенком, потери, боль, смерти друзей, смерть, которую я увидела собственными глазами, обстрелы, жизнь в постоянной тревоге. Все оно сложилось вместе, и ПТСР начал разыгрываться все больше. Я согласилась его лечить, когда поняла, что уже представляю угрозу не только себе, но и другим. Одно дело — физически истощать свой организм, другое — неконтролируемая агрессия. В этот момент я сказала себе: «Стоп, надо обратиться к специалисту». Прошла терапию, моя психика стала более стабильной.

Есть ли у вас советы для людей, как укрепить свою психику?

Во-первых, никогда не пренебрегать обращением к специалисту. Испытываешь первые симптомы и понимаешь, что это начинает мешать тебе? Быстро иди к врачу. У нас еще нет этой культуры, но это правильно, круто, и это нужно популяризировать.

Самое главное — я бы рекомендовала людям меньше переживать из-за вещей, над которыми они не властны. Мы слишком много на себя берем. Вы не можете повлиять на ядерный удар, сколько погибнет людей. Когда на тебя летит бомба или ракета — их руками не остановишь. Есть два варианта — либо это кто-нибудь собьет, либо оно прилетит тебе. С этим мы ничего не можем поделать.

А вот что действительно можем — это научиться ценить каждый момент нашей жизни. Завтра может не наступить. Люди на войне умирают очень быстро и внезапно. Я бы хотела, чтобы мы все наконец научились быть честными и откровенными, и говорить друг другу о своих чувствах или своих отношениях, не бояться этого. Я очень рада, что я не испугалась и сказала Антону о своих чувствах. Знаю девушку, которая колебалась — сейчас она очень сильно жалеет о том, что могла бы ему об этом сказать, а парень уже погиб. 

Когда война закончится победой, что вы будете делать?

Соберу всех своих в доме мамы — это первое. И приду на могилу к Антону — скажу, что мы победили и все, что он делал, было не зря. А дальше — учиться жить заново.

Мы считаем, что, когда наступит победа, все будет круто. На самом деле для людей, принимавших участие в боевых действиях, начнется еще худшая война. Война с самими собой. Многие люди не находят себя в гражданской жизни, повышается уровень самоубийств.Поэтому нам нужно будет постоянно поддерживать друг друга. Просто любить, просто быть рядом в случае необходимости. Не давить, если человек хочет молчать, и, наоборот, слушать, когда этот человек хочет рассказать тебе что-то.

Люди лечат людей. Я знаю, что после победы буду окружена теми же правильными людьми, которые будут помогать мне и которым помогу я. И это самое главное, чего я хочу после победы, — быть с ними. А дальше все как сложится. Я не пропаду.

---