Опра Уинфри Ваша книга — трогательная, захватывающая, сильная, живая. Вы делаете в ней столько признаний. Страшно было писать о личной жизни?
Мишель Обама На самом деле — нет. Мне нравится моя история и все мои ошибки. Это делает меня тем, кто я есть. Поэтому я всегда честна со своими сотрудниками, с молодежью, с друзьями. И еще: хотим мы этого или нет, но мы с Бараком — ролевые модели.
.jpg)
Блуза, юбка и кожаный корсет, Dior; серебряные серьги, Jennifer Fisher; ботильоны, Gianvito Rossi
О. У. Да.
М. О. Ненавижу, когда люди, которые находятся в центре внимания и даже его ищут, говорят: «Я не пример для подражания. Я не хочу этой ответственности». Слишком поздно. Вы уже им являетесь. На вас смотрит молодежь. И я не хочу, чтобы молодые люди, глядя на меня, думали: «У нее всегда все получалось. У нее не было сложностей и страхов».
О. У. Многим интересно, как обстоят ваши дела после того, как вы покинули Белый дом. Думаю, история о тосте расскажет об этом как нельзя лучше. Поделитесь ею?
М. О. В предисловии к книге я рассказываю о первых неделях после переезда в наш новый дом в Вашингтоне. Первый за восемь лет обычный дом, с дверью и звонком. Вначале мне довелось провести ночь совсем одной — детей не было, Барак путешествовал. В статусе первой леди я никогда не оставалась в одиночестве, дома постоянно были люди, охрана, нельзя было открыть окно или выйти незаметно на улицу.
О. У. Вам нельзя было открыть окно?
М. О. Как-то Саша попыталась, и тут же раздался звонок: «Закройте окно!» (смеются). И вот в доме остались только я, Бо и Санни (собаки. — Прим. ELLE). Я спустилась, открыла кухонный шкаф (в Белом доме я бы тут же услышала: «Позвольте мне! Чего вы хотите?») и сделала себе тост с сыром.
Я взяла его и вышла во двор. Села на пороге, издалека доносился лай, и я поняла, что Бо и Санни никогда не слышали соседских собак. У них в глазах читалось недоумение: что это? Тут я подумала: да, мы в реальном мире, ребята. Это был тот спокойный момент осознания себя в новой жизни. У меня вдруг появилось время подумать о том, что произошло за последние восемь лет. В Белом доме мы жили в сумасшедшем темпе. Во вторник я уже не помнила, что было в понедельник. Я забывала, в каких странах была, буквально. Однажды сказала главе администрации: «Знаешь, я бы хотела когда-нибудь побывать в Праге». Мелисса ответила: «Вы там были». Я: «Нет, никогда». Ей пришлось показать мою фотографию в Праге, чтобы я вспомнила. Тост был тем самым моментом тишины — я смогла остановиться и задуматься.
О. У. Вы с детства были целеустремленной личностью, настроенной на отличный результат.
М. О. Мама называла меня маленькой отличницей. Родители довольно рано предоставили нам свободу мыслить и иметь собственную точку зрения. И я решила для себя, что достижения имеют значение и дети рано попадают в поле зрения общественности. Если ты темнокожий ребенок из рабочей семьи в Саус-Сайде, люди готовы отнести тебя к числу неуспевающих. Я не хотела, чтобы меня считали нетрудолюбивым ребенком, «из тех, плохих детей». Не бывает плохих детей, бывают плохие обстоятельства.
О. У. Вы — автор фразы, которая мне очень нравится, я считаю, она должна стать надписью на футболке. «Неудача — это чувство, которое в будущем перерастает в реальный результат». Когда вы узнали это?
М. О. Еще в первом классе. Я наблюдала, как меняется мое окружение. Мы жили вместе с двоюродной бабушкой в очень маленькой квартире над домом, который принадлежал ей. Она была учительницей, а мой двоюродный дедушка — проводником поезда. Наша квартира была настолько маленькой, что так называемая гостиная была поделена на три «комнаты». В двух жили мы с братом, в каждой стояла кровать, а разделяла их деревянная панель — настоящей стены не было, и мы могли переговариваться перед сном или перебрасывать носок друг другу.
О. У. В картине, которую вы рисуете, есть четверо: вы, ваш брат Крейг и родители. Вашу семью можно сравнить с квадратом, в котором каждый был равноценным углом.
М. О. Абсолютно точно. Мы жили скромно, но интересно. Мы не требовали многого. Если ты преуспевал, то лишь потому, что хотел этого. Вознаграждением мог быть поход в пиццерию или за мороженым. Говорят, дети не знают, когда в них инвестируют. Но я уже в первом классе чувствовала это.
О. У. Вы говорите, родители инвестировали в вас. У них не было собственного дома. Они не ездили в отпуск…
М. О. Но они вложили всё в нас. Моя мама не ходила в парикмахерскую. Она не покупала себе новую одежду. Мой папа работал посменно. Я видела, что родители жертвовали ради нас.
О. У. Вы поступили в Принстонский университет и затем — на юридический факультет в Гарвард. А после стали работать в престижной юридической фирме в Чикаго. В книге вы пишете: «Я ненавидела быть юристом».
М. О. Бог мой, да! Да простят меня юристы.
О. У. «Я просто хотела жить. Мне необходимо было ощущать почву под ногами» — я делаю здесь акцент, потому что это прочтут многие из тех, кто ненавидит свою работу, но чувствуют, что должны продолжать работать. Как вы пришли к этому?
М. О. Потребовалось много усилий, чтобы признаться себе в этом. В книге я пытаюсь показать, кем стала эта маленькая отличница, кем обычно становятся дети, которым важно получить галочку возле каждой достигнутой цели. Хорошие оценки — галочка. Подать документы в лучшие университеты, попасть в Принстон — галочка. Получить высокие баллы и поступить на юридический — галочка. Я не отклонялась от курса. Я не была готова рисковать. Я сводила свои возможности к тому, кем, как мне казалось, должна была стать. Потери в моей жизни поставили меня перед вопросом: думаем ли мы когда-нибудь, кем хотим быть? Я — нет. Я сидела на сорок седьмом этаже офисного здания, изучая дела и записывая комментарии.
О. У. Мне понравилось, что вы говорите читателю: «Вы вправе изменить свое решение». Вам было страшно?
М. О. Я до смерти боялась. Понимаете, мама не комментировала наших решений. Она придерживалась принципа: живи сам и дай жить другим. И вот однажды она везла меня из аэропорта, после того как я вернулась из Вашингтона, где занималась подготовкой документов, а я думала: «Не могу заниматься этим всю жизнь. Не могу больше сидеть в офисе и смотреть на документы».
В машине я сказала ей: «Я несчастлива, я не горю своим делом». И мама тогда сказала: «Зарабатывай деньги, позже будешь думать о счастье».
И я поняла, насколько претенциозно звучали для нее мои слова. У меня была такая роскошь, как возможность принимать решение, в то время как она не могла вернуться на работу и заново начать искать себя, пока мы с братом не перешли в старшую школу. В общем, было сложно. А затем я встретила этого парня — Барака Обаму. Он был полной противоположностью тех, кто ставит галочку возле каждой достигнутой цели. Он всегда отклонялся от намеченного курса.
Рубашка и кюлоты, Sally LaPointe; боди, Ann Demeulemeester; босоножки, Gianvito Rossi; серьги с бриллиантами, Djula; серебряный браслет, Jennifer Fisher; кольцо с бриллиантом, Kallati
О. У. Вы пишете о встрече с ним: «Я аккуратно выстраи-вала свою жизнь, вплетая в нее каждую свободную
и несвязанную частичку, словно складывала тугое оригами... Он был словно ветер, способный выбить из колеи». Вам не нравилось, что вас выбивают из колеи.
М. О. Боже мой, нет!
О. У. Меня рассмешило это: «Однажды ночью я проснулась и увидела, что он уставился в потолок, на его профиль падал уличный свет. Он выглядел встревоженным, будто размышлял над чем-то очень личным. Над нашими отношениями? Потерей отца? «О чем ты думаешь?» — шепотом спросила я. Он повернулся, посмотрел на меня и слегка застенчиво улыбнулся: «О, — сказал он, — я думал об имущественном неравенстве».
М. О. Да, это он, мой любимый. Барак появился, когда я начинала свою карьеру и добивалась признания. У меня была работа, за которую я получала больше, чем мои родители за свою жизнь, и следующим шагом было — да, замужество, милый дом и все в этом духе...
О. У. Вы рассказываете о ваших отношениях с Бараком, о предложении, но также и об отличиях между вами в первые годы брака. Вы пишете в своей книге: «Я поняла, что из лучших побуждений он говорил: «Я уже в дороге!» или «Почти дома!» И я верила: вечером купала девочек, но откладывала время сна, чтобы они могли дождаться папу и обнять его». А затем вы описываете, как ждете его и не ложитесь. Он говорит: «Я уже в дороге!» Он не приходит. Вы выключаете свет — читая, я слышала этот щелчок. Вы злились на него.
М. О. Я очень злилась. Когда есть дети, планы все время меняются. Особенно если вы замужем за тем, кого карьера занимает полностью, — а в политике всегда так. Барак научил меня, как отклоняться от курса. Но его манера делать это, понимаете... Он был очень оптимистично настроен в смысле времени (смеется). Он думал, что в сутках значительно больше часов.
Он был фокусником, который жонглировал тарелками на палках, пока одна из них вот-вот не упадет. Поэтому нам предстояла большая работа над отношениями, и мы обратились к семейному консультанту.
О. У. Расскажите об этом.
М. О. Оказалось, нам не нужен консультант. Мне нужно было найти то, что делает меня счастливой. Я неожиданно поняла, что мне нужна поддержка — от него. Но я должна была осознать, как построить свою жизнь, чтобы она меня устраивала.
О. У. Вы пишете: «Я чувствовала себя уязвимой, когда его не было». Удивительно услышать такое признание от современной женщины — первой леди.
М. О. Я всегда чувствую себя уязвимой. И я была вынуждена учиться, как показать это своему мужу. Он не воспринимал расстояния, как я. Большую часть жизни он рос без мамы, но знал, что мама искренне любит его. Я же всегда считала, что любовь — это близость, семейный ужин, слаженность. Мне пришлось делиться уязвимостью и учиться любить по-другому. Это было важной частью моего становления. Понимание того, как быть нам.
О. У. Вы просто изменили свое восприятие происходящего и стали счастливее.
М. О. Да. И я делюсь этим, поскольку знаю, что люди смотрят на меня и Барака как на идеальную пару, о таких ставят хештег #RelationshipGoals. Но давайте честно: брак — это сложно!
О. У. Как вы дали согласие на его участие в президентских выборах? Вы пишете, что он всегда говорил: «Это решение мы принимаем в семье». Что означало: «Если Мишель скажет, что я могу, то я могу».
М. О. Представьте этот груз... Барак порядочный человек. Очень умный. Но политика уродлива. Я не знала, как мой муж со своим темпераментом уживется там. И я не хотела видеть его в том окружении. Но я подумала: «Хорошо, кого еще я знаю такого же, как он? Во-первых, порядочность, во-вторых, эмпатия и высокие интеллектуальные способности. Он отличный оратор. Занимался общественной деятельностью. По-настоящему предан своему делу и считает, что «это его обязанность».
Как тут скажешь «нет»? Поэтому мне пришлось перестать быть женой и стать гражданкой США.
Платье, Cushnie; серьги с покрытием из родия, Jenny Bird; на правой руке: серебряное кольцо с каучуковой вставкой, Dinosaur Designs
О. У. Вы чувствовали давление, потому что вы — первая афроамериканская семья?
М. О. Конечно! Мы чувствовали давление с самого начала президентской кампании. Нам нужно было убедить своих избирателей в том, что афроамериканец может победить. В первую очередь — убедить афроамериканцев. Потому что такие люди, как мои бабушка и дедушка, никогда не верили в то, что это может случиться. Они хотели этого для нас. Но жизненный опыт говорил им: никогда. Хиллари была более надежным вариантом, потому что она хорошо известна. Открыть сердца и впустить надежду — это было тяжелее всего.
О. У. Когда вся тяжесть мира на его плечах, как вам удавалось быть плечом, на которое он опирается?
М. О. Старалась быть островком спокойствия посреди шторма. Семейные ужины — одна из тех традиций, которую я принесла в Белый дом. Жесткое требование: ты должен быть с нами, парень. Да, ты президент, но ты можешь прийти из Овального кабинета, сесть за стол и пообщаться с детьми. Потому что дети дарят успокоение. Они позволяют переключиться с насущных проблем на спасение тигров. Это была одна из главных целей Малии — во время его президентства она выступала за сохранение тигров. Слушать, как дела у их школьных друзей. Погружаться в реальность и видеть, как прекрасны твои дети, твоя семья.
О. У. Вы пишете, что Дональд Трамп подогревал слухи, будто бы ваш муж родился не в США: «Дональд Трамп с его громкими и безрассудными инсинуациями подверг риску мою семью. И за это я никогда не прощу его». Почему для вас так важно было сказать это?
М. О. Думаю, он не ведал, что творил. Для него это было игрой. Но угрозы, с которыми сталкиваешься как глава государства, вполне реальны. И твои дети оказываются в зоне риска. Несмотря на то что у наших детей была охрана, мы старались дать им возможность жить нормальной жизнью, не такой, как наша. И если любой сумасшедший может считать, что мой муж представляет угрозу национальной безопасности, как в таких условиях наши дети должны каждый день ходить в школу, на футбол, встречаться с друзьями, путешествовать?
Трамп не задумывался об этом — вот что я хочу, чтобы понимала страна. Он повел себя безответственно, он подверг опасности мою семью, он распространял ложь. И он знал об этом.
Однажды, когда мы жили в Белом доме, в нас стреляли. Какой-то сумасшедший выстрелил в здание со стороны Конститьюшн-авеню. Пуля попала в верхний левый угол окна. Эта картина до сих пор у меня перед глазами: окно балкона Трумена, на котором часто сидела моя семья. Единственное место, где мы могли находиться за пределами здания. К счастью, в тот момент там никого не было. Стрелка поймали. Но та дыра от пули еще долго напоминала мне о страхе, в котором нам пришлось жить.
О. У. В конце книги вы пишете: «И мне важно чувствовать силу, которая больше и мощнее любой истории о выборах, президенте или новостных заголовках. Это оптимизм. Для меня это разновидность веры, противоядие от страха».
М. О. Да. Нам нужен этот оптимизм. Мы готовим почву для детей и не можем их подвести. Мы должны дать им надежду. Прогресс невозможен в условиях страха. Мы сейчас сами в этом убеждаемся. Страх — это способ правления трусливых людей. Но дети приходят в мир с чувством надежды и с оптимизмом. Независимо от того, откуда они или насколько сложна их жизнь. Они думают, что могут стать кем угодно, ведь мы говорим им это. Потому мы в ответе за то, чтобы быть оптимистами. И действовать соответственно.
О. У. Вы оптимистически настроены в отношении нашей страны?
М. О. (В глазах блестят слезы.) Мы должны.
Фото Miller Mobley
Стиль Meredith Koop
Прическа Yene Damtew
Макияж Carl Ray
Сет-дизайн Theresa Rivera/MHS Artists
Продюсирование Nathalie Akiya/ Kranky Produktions
