Наша сегодняшняя героиня Ирина Терехович родом из Закарпатья. У нее трое детей: двое взрослых дочерей и 4-летний сын. По специальности Ирина — инженер лесного и садово-паркового хозяйства, до 2014 года жила и работала в Симферополе, где у нее была неплохая работа, перспективы и карьерный рост. После незаконной аннексии Крыма выехала оттуда последним поездом.
«То, что я видела там, — они хотели в Россию. Полгода им рассказывали по всем российским каналам страшные истории о НАТО, о том, что они создают концлагеря под землей, а затем ловят людей и ставят на них эксперименты, показывали какие-то доказательства, фото. Когда я спрашивала девушек, с которыми работала, пойдут ли они на этот незаконный референдум, они отвечали: "А какой у нас выбор? Или сейчас сюда зайдет НАТО, начнет нас отлавливать, или будет Россия. Так Россия нам ближе". Понимаете, они все верили в те басни, а в то время из Симферополя на Донецк и Луганск ежесуточно упаковывали и отправляли пассажирские поезда с кацапами, боеприпасами, "мухами" (ручной противотанковый гранатомет. — Прим. ред.)», — вспоминает Ирина о настроениях среди знакомых в Крыму.
Все предложения остаться на территории оккупированного полуострова она отвергла, потому что твердо считала, что ей там не место. Ирина переехала в Николаев, там помогала шить одежду для наших военных в швейном цехе подруги. Впоследствии решила лично присоединиться к борьбе за освобождение украинской земли от кровожадного нашествия российских захватчиков.
«Помню, когда еще была в Крыму, мы как-то зашли в госпиталь в Симферополе к знакомому врачу, и там наткнулись на майоршу ФСБ и еще какого-то мужчину, ее коллегу. Они отвели меня в кабинет, начали расспрашивать о моем отношении к России. Я отвечала, что просто хочу домой. У меня в памяти осталась фраза, которую мне сказал этот мужчина: "Не хотите по-доброму, пойдете по частям и с кровью". А женщина добавила: "У нас столько боеприпасов, нам же надо куда-то их утилизировать". Уже тогда мне стало понятно, что рано или поздно будет война, что Украина станет большим полигоном, где они будут делать свою утилизацию».
С 2015 года Ирина «Несломленная» вместе со своим мужем защищает нашу страну от коварного врага на восточном направлении, в самых горячих точках. Свой военный путь она начала с добровольческого батальона, потом подписала контракт с ВСУ, дослужилась до сержантского звания. Ирина — командир разведывательного подразделения, до этого руководила гранатометным и противотанковым.
О том, ради чего пошла на войну, почему женщин до сих пор часто не берут в армию, что больше всего поразило во время полномасштабного вторжения и что, по ее мнению, ждет Россию после поражения, Ирина рассказала Лесе Пахариной для ELLE.
Наша героиня — Ирина «Несломленная» Терехович,
командир 1-го разведывательного отделения 128-й отдельной горно-штурмовой Закарпатской бригады
Возраст — 40 лет
Звание — младший сержант
Боевой опыт — с 2015 года
Какими были ваши первые мысли и действия утром 24 февраля?
Я на войне с 2015 года, поэтому к такому развитию событий, в принципе, морально была готова. Мысль была одна: лишь бы все остались в живых.
К полномасштабному наступлению мы готовились, 24 февраля в 2 часа ночи мы прибыли в Луганскую область. Поскольку враг уже прорвал оборону, четкой линии разграничения не было. Помню, нас погрузили в КРаЗы и мы двигались в сторону Харьковщины. Так 2 дня мы гоняли по полям, потому что была информация, что в нашу сторону идут вражеские танки. Затем мы вернулись в Сватово и отошли в Кременную, где заняли оборону.
С марта по май наш батальон защищал Кременную, но в мае мы были вынуждены отступить в связи с тем, что враг сжимал кольцо, боеприпасов не хватало и наши силы были неравны. У нас осталась только одна дорога, которая в то время еще не контролировалась орками, — это дорога на Лиман.
Как вы приняли решение пойти на войну?
Это решение я приняла еще семь лет назад. Да, было страшно, но война — это всегда страшно, особенно когда гибнут дети. Мы должны бороться ради нашего будущего, будущего наших детей. Вот поэтому я в армии.
Сначала я присоединилась к добровольческому батальону. Тогда, в 2015 году, добробаты не оформляли в ВСУ, и когда гибли наши ребята, то их оформляли как «погиб волонтер». То есть нас считали волонтерами. Конечно, находясь на фронте, мы считались с другими подразделениями, но официально никому не подчинялись.
Позже, в 2016 году, я подписала контракт с Вооруженными Силами Украины.
Чем вы занимаетесь на службе и как проходит ваш день сегодня?
Я командир 1-го разведывательного отделения. Преимущественно мы занимаемся сбором информации. Для того чтобы выполнять свои боевые задачи, нам нужно очень много БПЛА (беспилотных летательных аппаратов. — Прим. ред.), наблюдателей и многое другое. Сейчас моя задача — отремонтировать машины, чтобы было на чем их выполнять.
Были ли проявления гендерной дискриминации в вашем подразделении?
Проявления гендерной дискриминации в армии никуда не исчезли.
Возможно, этому в определенной степени способствует то, что в армию приходят женщины, не выполняющие свою работу, занимающиеся личными вопросами. К примеру, хотят построить карьеру за счет мужчины, имеющего высокий военный ранг. Из-за таких случаев и других женщин сравнивают с ними, думают, что все одинаковые.
Я стараюсь не пересекаться с такими женщинами, ограничивать общение с ними, потому что с ними трудно о чем-то говорить, им ничего не докажешь, только потрепаешь свои нервы и потратишь энергию. Когда-то я пыталась это делать — где-то получалось, где-то нет — сейчас я просто не обращаю на них внимания и делаю свое дело.
Какие сложности вам пришлось преодолеть на фронте?
Женщину часто не воспринимают на войне из-за этих стереотипов, что она должна сидеть дома, варить борщи, лепить вареники, заниматься детьми. Кстати, больше всего такого как раз у нас в Закарпатье.
А сложности были, есть и будут. Проходишь одни — появляются новые. Только выровнялось одно — появилось другое. И это постоянный процесс.
Что вас больше всего поразило во время полномасштабной войны?
Сейчас многое поражает: есть и хорошие моменты, и плохие. Всегда хорошо не будет, нужно учиться на ошибках.
Меня лично поразила наша западная терроборона. Я с ними сталкивалась, и мне кажется, что она была одной из наиболее обеспеченных. У них были и классные автомобили, и амуниция, более того — иностранное оружие. Но когда еще даже не началось сильное наступление, они уже успели убежать — забрали свои сумки, побросали свои машины, оружие.
Также поразила ситуация с пограничниками, которые стояли на линии разграничения в Луганской области. Когда началось наступление россиян, ребята доложили своему командованию об этом, а оно уже было в Днепре. Представляете? Командование бросило их.
Также могу сказать за 79-ку (79-я отдельная десантно-штурмовая бригада. — Прим. ред.), которая была в Ямполе, о них много разного писали. Я с ними пересекалась на фронте и, честно говоря, считаю, что ребята действительно молодцы. Меня поразили их истории — наша бригада вышла немного раньше, чем они, и когда их брали в окружение, то они звонили своему командиру роты, сообщали, что на них едут танки, а у них только автоматы, на что получили ответ: «Я не знаю, что вам делать, я вообще в Бахмуте». Они решили выходить из пекла пешком, кто как мог. Некоторых трехсотых забрали с собой, самых тяжелых не смогли, потому что погибли бы все.
Когда ребята вышли к нам, то их несколько дней просто трясло. Потом они мне звонили из госпиталя, рассказывали, что их старое командование сняли, дали новое. И новое командование сказало, что они снова должны идти в атаку, что если они этого не сделают, то их запишут в дезертиры. Но после такой большой ошибки предыдущих командиров они, конечно, боялись и не доверяли. Чтобы люди последовали за тобой, нужно сначала заслужить их доверие.
Что не дает вам сейчас упасть духом и сломаться?
А что плакать? Я уже морально к этому давно была готова. Тем, кто не служил до 24 февраля, было тяжеловато, а когда ты уже что-то видел, то легче. Но несмотря ни на что, стараемся быть на позитиве, потому что если все время будешь думать о плохом, то реально кукушка поедет. Очень спасает черный юмор — посмеемся, и становится легче.
Также меня постоянно поддерживают родные. Я знаю, что в глубине души они против того, чтобы я воевала, они хотят, чтобы я была дома, чтобы я была в безопасности. Но я понимаю, что это все не закончится, если все будут сидеть дома.
Я знаю многих мужчин, которые уклоняются от службы в армии. Однажды я приехала на несколько дней домой — хотела договориться о ремонте на балконе, а моя мама говорит: «Ира, тебе его никто не сделает, днем мужчины не ходят, они сидят дома, не выходят на работу, прячутся». В одном селе у нас мужчины убегали в лес, жили там, а женщины им носили еду. Знакомый из полиции сказал, что будут проводить в лесу облаву. Для меня это дикость. У нас в Закарпатье больше всего кричат за Украину, но, когда доходит до дела, большинство бежит за границу.
Однако есть и такие мужчины, которые, напротив, были за границей, имели хорошую работу, зарплату, но все бросили и вернулись в Украину воевать. Я знаю двух приехавших и, к сожалению, уже погибших. Но таких адекватных, понимающих, что они старость все равно будут доживать в Украине, потому что они больше нигде никому не нужны, к сожалению, очень мало. Большинство бегут и скрываются от войны.
А еще есть женщины, которые, не спрашивая мужа, приходят к его командирам и устраивают скандалы. Это очень неправильно. Таким образом они сами же своих и подставляют. Ведь после такого к тем бойцам, за кем приехала жена, может быть и соответствующее отношение — над ними могут смеяться, говорить, что они сидят у женщин под юбками.
Недавно, переезжая на другое направление, мы остановились в Днепре, загнали машины на ремонт. В хостеле я познакомилась с девушкой, которая ждала своего мужа из другой бригады. Она приехала забрать его домой и сказала мне: «Он дважды контужен, я хочу его списать». Я пыталась ей объяснить, что это не считается ранением, с таким не списывают — люди с тяжелыми ранениями возвращаются на службу, а здесь две контузии, и «я хочу, чтобы его списали». Такие случаи меня шокируют.
Какие перспективы развития Украины вы видите?
Меня радует то, что сейчас делают ставку на молодых офицеров, у которых есть боевой опыт с 2015–2016-го и которые сейчас находятся на уровне высшего командования. Они знают изнутри всю эту кухню и могут более адекватно что-то спланировать, что-то сделать. Это не те паркетные офицеры, которые сидят по штабам и рассказывают, как нужно воевать. То есть уже есть положительные сдвиги.
Конечно, и у них бывают ошибки, но они есть у всех. Вопрос в том, как они будут на них учиться: кто-то наступает на те же грабли, а кто-то переосмысливает и делает все по-другому.
Надеюсь, что в нашей армии многое переосмыслят. Потому что это нужно делать, нужно действительно идти к тем стандартам, о которых говорят западные партнеры. И прежде всего это касается обучения офицерского состава.
Также следует смотреть, кто к чему тянется, и давать таким людям развиваться в этом направлении. Ибо если у человека нет к чему-либо тяги, он хоть и выучится, но без энтузиазма не даст нужного результата и эффективности.
Что касается помощи западных партнеров. Если посмотреть по другим бригадам, то да, есть и помощь, и результаты.
И хотя это капля, однако и с ней уже можно что-то делать — капля к капле, и уже будет море. Новое оружие предоставляют тем, кто имеет право держать его у себя в бригадах. Эти люди едут и учатся. К нам, к сожалению, по уставу не идет такое оружие. Поэтому мы работаем с тем, что есть.
Что вы навсегда измените в своей жизни после войны?
Честно говоря, я об этом еще не думала. Как-то не было времени. Я просто хочу, чтобы война закончилась и все наши дети росли в мирной процветающей Украине. И наша задача сейчас проще, чем их: нам нужно выгнать москалей из нашего государства, установить мир, а им — отстроить страну и сделать ее действительно крепкой. Это, я думаю, сложнее.
Хотя подрастающее поколение уже даже сейчас помогает со своей стороны как может. Как-то у меня полетел рабочий ноутбук и на замену нужен был с определенными параметрами, возможности уехать с фронта, чтобы купить его, не было. И представляете, дети из Закарпатья, выпускники моей школы, собрали средства (видимо, разбили все свои копилки, отказались от чего-то) и передали их волонтерам, чтобы те купили и привезли мне ноутбук. Это меня поразило.
Что вы хотите сказать сегодня украинцам и миру?
Что мы обязательно победим, я в это верю. Это уже начало российского конца. Еще несколько таких роковых ошибок их армии, и у них будет переворот. Склоняюсь к мысли, что военный.
Нужно помнить, какой тяжелой ценой нам все это дается: сколько людей уже пало, сколько судеб уже сломано. Хочется, чтобы реабилитационные программы по европейским и натовским стандартам, которые внедрялись в последние годы, еще при АТО, не останавливались, а работали и дальше, потому что работы у них будет очень много. Нужно помогать не только военным, но и родным, которые должны знать, как с ними жить, как с ними общаться, потому что люди возвращаются с войны совсем другими, меняются на 180 градусов. Война влияет и на психическое состояние детей, не видящих родителей, и на родителей, не видящих своих детей.
Я верю в то, что у нас все будет более или менее нормально. А вот России нужно бояться, потому что у них таких программ нет и не будет, тех, кто выживет, просто выбросят, как когда-то это сделали после Афгана, они будут ходить попрошайничать, ими никто заниматься 100% не будет. А еще их ждет беда, потому что домой вернутся все те маньяки, которые приезжали к нам, пытали и насиловали наших людей. Поверьте, они уже укусили это мясо и будут продолжать это делать и у себя дома — для россиян это будет огромной проблемой. И мне реально хочется, чтобы они почувствовали всю ту боль, которую пережили украинцы, на собственной шкуре, чтобы они осознали, кого, куда и почему они посылали.
