В номере манхэттенского Mandarin Oriental довольно прохладно. В момент, когда я встаю и направляюсь к регулятору, входит Джоли — и я словно ощущаю волну тепла. Она в сером кашемировом костюме и светлой шелковой блузке, на левой руке рядом с бриллиантовым кольцом — гладкое обручальное. Уже не в первый раз я замечаю, что она отдает свою энергию тем, с кем общается. Неудивительно, что Джоли очень осторожно выбирает себе собеседников. И я горжусь тем, что вхожу в их число. Я видела, как меняются люди в ее присутствии, и сознавала, как меняюсь сама: не могу оторвать взгляда от нее и беспрекословно верю всему, что она говорит. А о своей новой режиссерской работе — драме «Несломленный» — Анджелина говорит с большим вдохновением.
Режиссура — это большой труд и ответственность. Чтобы решиться посвятить длительный период своей жизни фильму, нужно по-настоящему увлечься историей, которую вы хотите рассказать. А как вы приняли решение снять «Несломленного»?
Анджелина Джоли О, это абсолютная правда. Как вы знаете, съемки могут длиться несколько недель или месяцев. Однако режиссер тратит на фильм минимум два года. И совершенно очевидно, что ответственность, которая приходит к вам с фильмом, не может не повлиять на вашу семейную жизнь. Когда я дочитала книгу Лауры Хилленбранд «Несломленный», то поняла, что должна донести до зрителей историю Луи Замперини (олимпийский чемпион по бегу, во время Второй мировой — лейтенант американской авиации, чудом выживший в авиакатастрофе, попавший в плен к японцам и вернувшийся на родину в 1945 году) — уникальном человеке, который считает себя самым обыкновенным. И что для этого я должна пройти по его следам.
Создается впечатление, что Луи Замперини стал авторитетом для вас. Как известно, он обратился к христианству и понял идею прощения. А что религия значит для вас?
А. Д. Не секрет, что зачастую религия становится инструментом агрессии. Но, снимая фильм, мы решили сосредоточиться на вере как таковой. Люди, которые совершают плохие дела, прикрываясь верой, заслуживают наказания. Однако вера многим помогла избавиться от отчаяния и саморазрушения, и Замперини — один из них.
Как вы справлялись с таким объемом работы?
А. Д. У меня были «картонки» (смеется). Когда я только хотела получить эту работу, то решила разбить историю Луи на главы. Я нашла картонную коробку, разобрала ее на части и на каждой из них изобразила самое важное, что хочу поместить в ту или иную главу: цитаты, фотографии, диаграммы. В результате я сложила все картонки в полиэтиленовый мешок для мусора и отнесла на студию. Там до сих пор смеются, вспоминая эту историю. А я сохранила картонки, и они очень помогли мне во время съемок.
Как вы расслабляетесь после рабочего дня?
А. Д. Если бы вы спросили об этом Брэда, он бы наверняка пожаловался, что я практически никогда не расслабляюсь. Я ужасна в этом смысле. На самом деле не люблю ничего не делать.
Ваш фильм — в том числе и о том, как проявляет себя человек в экстремальной ситуации. А у вас были подобные истории?
А. Д. Когда я впервые стала мамой, у меня не было опыта ухода за маленьким ребенком. Я не родила его, а усыновила в возрасте полугода после посещения камбоджийского приюта для сирот. Мэддокс был первым ребенком, которого я взяла на руки. До этого я никогда не оставалась с детьми наедине. В юности я была слишком «панк-рок» для того, чтобы мне кто-нибудь доверил свое чадо. Когда в приюте мне на руки положили спящего Мэддокса, я испугалась, что он проснется и заплачет. Трудно было поверить, что в одно мгновение моя жизнь стала принадлежать кому-то другому. И что отныне все мои поступки будут оказывать влияние на его жизнь, поэтому мне нужно стать лучшей версией себя. Я хорошо помню, как он впервые получил травму и я сказала: «Ничего страшного, до свадьбы заживет». И тут же сама себе поразилась: это точно я сказала?! (Смеется.) Я старалась вселить в него уверенность в том, что все в его жизни будет хорошо.
Я была слишком «панк-рок» для того, чтобы сидеть с детьми
Каково было снимать фильм в Австралии, так далеко от дома?
А. Д. Дети были со мной, потому что их папа в это время снимался в фильме «Ярость» в Лондоне. У Брэда фобия акул, поэтому мы не сообщали ему о съемках на воде, на которые я брала с собой детей. А в перерывах ходили в зоопарк, где переодевались в разных животных.
В каких?
А. Д. Дети хотели, чтобы это был кто-то из обитателей Таронга — старейшего зоопарка Сиднея. Там их больше 340 видов, так что вам будет непросто догадаться (смеется).
Вы прошли путь от взбалмошного голливудского ребенка с татуировками до взрослой женщины — матери и режиссера. Какие события повлияли на формирование вашей личности больше всего?
А. Д. Материнство. И, конечно, миссия Посла доброй воли. Помню, как я была шокирована увиденным в Пакистане и в Сьерра-Леоне. Я перестала волноваться о мелочах жизни, что свойственно многим в Лос-Анджелесе. Когда попадаешь в места, где идет война, хочется дать себе пощечину и напомнить, что пора прекращать жаловаться. Многие не имеют и самой малости того, что есть у нас. Мне стало стыдно, что я была так озабочена собой и своими проблемами. Я сильно изменилась, и теперь каждое утро, прежде чем подумать о себе, я узнаю, что произошло в мире, и думаю, чем могу помочь.
Есть ли что-то еще, о чем вы мечтаете? И что вас мотивирует?
А. Д. В центре моего внимания — Мэддокс, мой первенец, которому вчера исполнилось 13 лет. Я хочу убедиться в том, что он становится настоящим человеком. Конечно, как и в том, что всех своих детей воспитываю правильно. Я до сих пор не знаю, на что способна, потому продолжаю познавать мир и себя. Это хороший вопрос, давайте вернемся к нему через пять лет (смеется).
ELLE Это правда, что у вас нет публициста? (Publicist — специалист, который отвечает за имидж звезды в медиа)
А. Д. Около десяти лет назад у меня был такой человек, он продержался в течение двух дней (смеется). Но мне не понравилось в принципе, что кто-то еще представляет меня миру. Мне кажется, лучше делать это самому. Так что у меня нет публициста. Возможно, именно поэтому я часто попадаю в разные истории (смеется).
