От родившегося преждевременно Марселя с критически малым весом и целым букетом заболеваний биологические родители отказались еще в роддоме. Но ни один диагноз и даже изнурительная бюрократия не испугали супругов Мирошниченко, которые с первого фото почувствовали: это их сын.
.jpg)
С Инной и Тимуром Мирошниченко мы назначили интервью на 15.30. И именно в 15:30 (что, сказать откровенно, бывает крайне редко) я уже включила диктофон. Такую пунктуальность и повышенное чувство ответственности пары я отмечу для себя во время нашего разговора еще не раз. В конце концов для меня станет совершенно очевидным: право на свое третье отцовство Мирошниченко буквально выбороли (то ли у судьбы, то ли у государства). С чего все началось, почему родители пятилетней Мии и трехлетнего Марка решились на усыновление, повлияла ли на это великая война и каков был их путь к своему Марселю — мы расспросили супругов лично.
«Еще в студенческие годы мы с товарищами возили подарки в детские дома, и, конечно, каждый такой визит щемил в сердце. Думаю, именно тогда я понял, что когда-нибудь смогу подарить семейное счастье не только своим биологическим детям, но и тем, кто его лишен», — вспоминает телеведущий канала «1+1 Украина». У Инны своя история: «В моей жизни долгое время появлялись некомпетентные врачи, которые вместе с ложными диагнозами подвергали сомнению мое будущее материнство. На протяжении десяти лет я слышала: где я — там детей нет. И я приняла это. Но потом мы познакомились с Тимуром, и у нас довольно быстро родился один ребенок, потом другой. Однако тема усыновления время от времени звучала в нашей семье». Триггером для пары стало начало полномасштабного вторжения. Они делали все для того, чтобы спасти здоровье и психику своих детей, вместе с тем остро почувствовали боль за малышей, у кого родителей нет. В то же время Мирошниченко не ставили своей целью усыновлять ребенка, потерявшего родителей из-за войны. К тому же это было юридически невозможным. «Процесс документального оформления обычно длится до полутора года. Возможно, кому-то из детей, потерявших родителей с самого начала полномасштабной войны, удалось попасть в семью. Хотя очень сомневаюсь в этом — именно из-за бюрократических моментов. Еще более сложная ситуация с детьми на оккупированных территориях. Дело в том, что при усыновлении обрываются все связи с прошлым. И если вдруг потом появится сбежавшая из оккупации бабушка, вернется отец, считавшийся пропавшим без вести, никто не сможет предоставить им никаких данных о ребенке. А таких семей действительно много. Поэтому пока территория не будет деоккупирована или не изменится наше законодательство, дети живут без статуса в детдомах и не подлежат усыновлению», — объясняет Инна.
.jpg)
К вопросу о расширении семьи Мирошниченко вернулись в марте 2022 года, когда Инна находилась с детьми в эвакуации. Инна вызвалась, Тимур подхватил. «Это произошло как-то синхронно. Помню картинку, которую транслировали по всем каналам, как малыш пересекал сам границу. И те зернышки, посеянные в сознании много лет назад, взошли», — вспоминает Тимур. Никаких критериев к будущим двум детям (именно столько Мирошниченко планировали усыновить) у пары не было. «У многих есть такие требования. И это тоже следует уважать. Если человеку важен цвет глаз или возраст, то пусть он найдет именно такого ребенка, которого готов будет принять к сердцу. Это нормально. То, что ты идешь на такой шаг, уже достойно уважения», — уверена Инна.
.jpg)
Путь к Марселю супруги начали с еженедельных курсов для усыновителей. «Явка обязательна. Кажется, 72 академических часа и несколько часов домашней работы», — уточняет Инна. Подробностями курсов дальше делится Тимур: «Все происходит как в кино. Первое занятие — знакомство, каждый из шестнадцати кандидатов рассказывает о себе. Далее — практика, которая предполагает постоянное общение и моделирование ситуаций. У каждого занятия есть тема. К примеру, «Детская травма». И вы проживаете это, пытаетесь ощутить, что чувствуют травмированные дети». Десять процентов занятий разрешается пропустить, если пробелов больше — начинаешь путь заново. В течение месяца с кандидатами работают психологи, которые тоже приезжают домой. «Не столько посмотреть на жилищные условия — это делает ваша районная служба по делам семьи и детей еще перед тем, как допустить вас к курсам, — а чтобы пообщаться с вами, посмотреть на вашу коммуникацию с детьми, составить впечатление о семье», — отмечает Инна. По результатам встречи проходит опрос, а далее составляется рекомендация. «Нам рекомендовали усыновление одного ребенка в возрасте от одного до четырех лет, хотя мы на протяжении всех курсов говорили о двух детях. Несмотря на то, что по формулировке это рекомендация, по факту — обязанность. То есть, когда так написано, тебе никто ни в одном заведении даже не покажет анкету ребенка, который не подпадает под эти критерии», — объясняет Тимур. Инна делает ремарку: по желанию они в суде могли бы оспорить рекомендацию психологов, но отнеслись к этому выводу с пониманием и без обид. «Они профессионалы, им виднее. На самом деле неизвестно, какого ребенка мы взяли бы, с какими проблемами, психическим состоянием. А если это двое сложных детей, они могли бы травмировать себя, нас и наших биологических детей. И в результате мы получили бы семью из шести несчастных людей». Рекомендация по возрасту тоже содержит свои обоснования: усыновленный ребенок должен быть самым младшим среди детей в семье. Таким образом, соблюдается естественная иерархия. «Наша Мия видела, как Инна ходила беременной, потом как появился Марк. Тогда мы готовили их обоих, что появится еще братик или сестричка». Также, по словам Инны, психологи склоняются к тому, что ребенок из детского дома становится приспособленцем: «Там дети достаточно агрессивны — если они могут кого-то подавить рядом, они это сделают. Такие условия выживания: чтобы получить игрушку, внимание воспитателя, еду. И когда такой ребенок попадает в семью с младшими детьми, он сразу начинает их угнетать».
Несмотря на сложные условия пребывания детей в интернатах, государство не заинтересовано в усыновлении, рассказывают Мирошниченко. Обычно процедура проходит так: пара получает статус кандидата, знакомится с анкетами детей в своем районе, а дальше ждет, пока стоящие в очереди впереди кандидаты откажутся от предложенного ребенка. На этом этапе ожидание затягивается. Мирошниченко же помогла юридическая специальность Инны. Поскольку пару некоторое время не допускали к курсам, им пришлось писать адвокатские запросы. «Сначала говорили, что мы сороковые в очереди: «ждите». Потом мы стали сто двадцатыми, шестидесятыми. Мы понимали, что никакого официального порядка формирования этой очереди нет. То есть либо они намекают на коррупцию, либо хотят, чтобы мы отстали. Нас не устраивал ни первый, ни второй вариант. Поэтому мы подготовили адвокатский запрос с рядом конкретных вопросов: как формируется очередь, каков механизм, сколько людей в группе, какие мы в очереди и т.д.», — рассказывает Тимур. И только Мирошниченко направили этот запрос, на следующий день их пригласили на учебу. Опыт работы Инны с судебной системой способствовал и тому, что дело рекордно быстро было назначено для рассмотрения: «Я доставала всех. Я каждый день звонила и говорила, что мой ребенок в детском доме, давайте быстрее. Они вошли в наше положение и довольно быстро все сделали. Но когда человек не знает, как это все работает изнутри, ему приходится просто ждать». Тимур подчеркивает, что именно благодаря Инниной настойчивости им удалось сэкономить до 90% времени. Заявку на усыновление Мирошниченко подали в начале мая, а уже 27 июля они забрали Марселя из Житомира. О том, как они оказались в Житомире, ведь прописаны и зарегистрированы в Киеве, рассказывает Тимур: «Неважно, как ребенок попадает в службу. В течение первых двух месяцев, несмотря на обстоятельства, он находится в больнице, где проходит медицинское обследование или срочное лечение. После этого его куда-то распределяют и прописывают в местную службу определенного района (обычно по месту регистрации мамы). И после того, как он попадает в детский дом, первые три месяца его предлагают всем кандидатам в очереди именно этого района. Если же от него по каким-то причинам отказываются, он выходит на областной уровень, а если и там его не выбирают, через два месяца он может выйти на национальный уровень». Сайт Минсоцполитики, где публикуют анкеты детей, Инна обновляла несколько раз в день и звонила по всем контактам. «Однажды зашла посмотреть на Житомирскую область и увидела двух новеньких. Позвонила по первому — ответили, что «неактуально». Не успела. Второй был еще актуален. Мы мгновенно сели в авто и поехали в Житомир». Далее по закону для усыновителей предусмотрено десять дней на принятие решения, но Мирошниченко еще по дороге уже все решили. Пара написала заявление, а дальше пошла бюрократия — рекомендательные выводы от горсовета и детского дома. Затем дело слушали в суде (к счастью, присяжные были на месте). А дальше нужно было ждать месяц, пока решение вступит в законную силу, потому что кто-то может его обжаловать. И только когда Мирошниченко забрали решение с отметкой суда о вступлении в силу, паре вручили акт приема-передачи и передали ребенка. Супруги признаются: эта бюрократия очень изнуряет.
Биологические дети Инны и Тимура уже ждали дома братика, пара довольно долго готовила их к будущему пополнению. «У меня есть видео их первой встречи, чтобы потом не говорили, что мы придумали. Таких эмоций не сыграешь, сколько счастья было в глазах наших детей», — говорит Инна. Определенные трудности возникли с трехлетним Марком, которому сначала пришлось делиться с новоиспеченным братиком своей кроватью и игрушками. «Мы были к этому готовы. Это обычная реакция. Ребенок в три года не должен осознавать все эти моменты, взвешивать их. Мы действовали по программе, все подробно объясняли. Если Марк не хотел спать вместе с Марселем — искали варианты, чтобы всем было комфортно. В конце концов, хватило недели, чтобы наладить этот процесс», — вспоминает Тимур.
Марсель, напротив, в первые недели не проявлял никаких чувств. Когда Инна пыталась взять его на руки или укачать, мальчик сопротивлялся и смотрел испуганно. «У него не было понимания своего тела и своих границ. Он усвоил, что прикосновения — это не очень хорошо, потому что обычно его касались врачи. Самыми приятными были прикосновения воспитателя, сменявшего одежду. В детском доме никто не обнимает детей, не носит на руках, не качает. Такие правила заведения: воспитатель просто обеспечивает жизнедеятельность ребенка. Иначе интернат не сможет функционировать». Инна с Тимуром вспоминают: когда Марсель впервые упал, через несколько секунд он встал, отряхнулся и ушел. Это для нас был шок. Дети из полноценных семей сразу в таких случаях бегут к маме или папе. Но Марселю нужно было время, чтобы понять, что это нормально — дать сигнал, чтобы тебя пожалели и взяли на руки».
Атмосфера в детских домах ужасает, рассказывают Мирошниченко. «Стоит мертвая тишина. При том, что там проживает шестьдесят детей. Возвращаются с прогулки, слышат команду садиться на коврик, и все как один молча садятся. Не так, как в обычных детсадах, где все шумят, бегают, кричат. Здесь даже игрушки стоят на уровне детских глаз. Малыши сами как куклы живут по инерции», — рассказывает Инна. У Марселя тоже был пустой взгляд. «В детском доме желаний нет: ты не выбираешь, что и когда есть, чем играть, что надевать. Твой выбор сделан за тебя. Когда я спрашивала уже дома: «Ты будешь это или это?» — он чувствовал себя озадаченным: «А что, можно выбирать?» Мирошниченко также рассказывают, что детдомовцы инстинктивно постоянно хотят есть: старшие обычно прячут еду под подушку, в шкаф или карман. Поскольку Марсель еще не касался пищи руками и не умел ее прятать, первое время в семье он просто объедался. Сейчас, по словам новоиспеченных родителей, мальчик наверстывает все упущенное за полтора года. Инна уточняет, что вряд ли он заговорит, пока не овладеет моторикой, не начнет брать еду руками и нормально жевать.
На вопрос, хватает ли многодетным родителям времени на личные дела, Инна и Тимур улыбаются. Инна признается, что, учитывая специфику работы, не может пойти в полноценный декретный отпуск, поэтому пытается балансировать между делами рабочими и бытовыми, что, безусловно, нелегко. Ситуацию усложняет и тот факт, что к усыновленному ребенку нельзя быстро подключать няню или помощников. «Нам сначала нужно объяснить Марселю, что такое мама и папа, чтобы они были важнейшими людьми в его жизни. Если сразу идти в садик или привлекать няню, то он будет воспринимать всех как взрослых, просто обеспечивающих его потребности, а кто из этих взрослых самый важный — непонятно. Поэтому все свое время я с Марселем. Но эта жертва сознательна. Мы понимали, что первые полгода будем заниматься исключительно ребенком, его адаптацией в семье и лечением. Психологи советуют даже подождать с врачами, которые не являются ургентными, чтобы лишний раз не травмировать психику Марселя. Не сказать, что это легко, но другого выхода нет», — рассказывает Инна.
Мирошниченко надеются, что изменения в законодательстве помогут улучшить процесс усыновления в Украине, ведь нынешняя система, по их убеждению, не для ребенка и не о ребенке.
«Когда мы слышим, что детей нет, это значит, что «нет детей, которых можно усыновить». На самом же деле около двадцати тысяч детей сейчас находятся в разных учреждениях страны и пятнадцать тысяч из них никогда не будут иметь статус усыновления. Все потому, что после изъятия ребенка из семьи государство проводит работу с мамой, а на это уходят месяцы. Если от мамы ноль реакции, служба начинает готовить пакет документов о лишении родительских прав, затем документы направляют в суд. Суд назначает дело на рассмотрение и вызывает маму. Мама не приходит раз, два, три... И суд постоянно откладывает разбирательство, потому что для него самое важное — «сохранить семейную связь». И так проходит еще год. Главная проблема в том, что службы не делают первого шага. А все потому, что на каждого ребенка выделяются деньги. И пока ребенок живет в детдоме, за его счет «питаются» все причастные», — уверен Тимур. Он также отмечает, что госслужащие довольно часто ради своей выгоды используют социально незащищенные слои общества, будто бы «спасают их», когда забирают ребенка на полное обеспечение — в интернат «с пятиразовым питанием, бассейном и массажами». «Никто не заинтересован в том, чтобы заниматься лишением родительских прав. Это делается так медленно, что параллельно поступают еще трое детей, которые также зависают в системе», — добавляет Тимур. «Дети с инвалидностью также интересны системе, потому что их с меньшей вероятностью заберут в семью, а на них будут также выделяться средства. Именно поэтому необходимо что-то делать с детскими домами и менять законодательство», — соглашается Инна.
.jpg)
Супруги искренне мечтают, чтобы каждый ребенок имел право на семью. «Хочется, чтобы к усыновленным детям относились как к своим. У каждого свой путь в семью, но это все родные дети», — завершает Инна и признается, что уже начинает готовиться к усыновлению следующего ребенка. Еще одного. Их. Рожденного сердцем.
