17 лет харизматичная ведущая «Светской жизни» показывала украинцам закулисье гламура, задавала острые вопросы политикам, артистам, спортсменам, художникам. Стоит ли говорить, что 24 февраля на смену светским хроникам в жизнь Екатерины пришли военные хроники. Практически с первых дней полномасштабного вторжения телезвезда направила все свои медийные ресурсы в помощь другим. Так появился Telegram-канал по поиску пропавших мирных людей, переросший в масштабный социальный проект «Найти своих». Параллельно Екатерина активно участвует в телемарафонах, создает с модными брендами благотворительные мерчи и приобщается к большим сборам в помощь многодетным семьям. А еще воспитывает троих сыновей: 20-летнего Илью, 5-летнего Ивана и Даниила, которому недавно исполнился год.
В интервью старшему редактору ELLE Светлане Кравченко Екатерина Осадчая рассказала о «долгосрочном волонтерстве», секретах своего war-life balance и отношении к публичным лицам, которые до сих пор молчат о войне.
ЕLLE.UA Вашему проекту по поиску пропавших гражданских «Найти своих» уже семь месяцев. Сколько человек удалось найти? Подведите итог этого периода.
Екатерина Осадчая За семь месяцев наша волонтерская команда выросла, методы поиска менялись и продолжают меняться. Потому что, как оказалось, мы не можем взять за образец схожие военные ситуации других развитых европейских стран, где бы в XXI веке происходил такой ужас. Поэтому мы создавали все с нуля. Поскольку мы сотрудничаем с полицией и Национальным информационным бюро, было бы некорректно заявлять: «Мы нашли». Это коллективная работа — наша, правоохранителей, других волонтеров. Поэтому могу подытожить, что в общей сложности за это время количество людей, которые были найдены, вернулись из оккупации или вышли на связь, приближается к двум тысячам.
Сегодня с нами работают около 60 волонтеров, которые помогают по разным направлениям. Это и поиск списков людей, и оцифровка, и ручной поиск, и непосредственный контакт с заявителями, и передача информации полиции, и подключение ресурса соцсетей, и ежедневная рубрика в «Сніданку». Также по понедельникам в марафоне мы ищем пропавших через экран телевизора. И могу сказать, что этот поиск тоже эффективный, потому что с нами на связь выходят люди и предоставляют информацию. Это очень ценно.
За полгода наша структура стала огромной. Сеть наших друзей-волонтеров по городам и волонтерским организациям растет.
Помогать может абсолютно каждый.
ЕLLE.UA Вы упомянули о сотрудничестве с Нацполицией и Национальным информбюро. Вы имеете в виду обмен информацией?
К.А. Да, мы передаем им всю имеющуюся у нас информацию. В начале войны мы сталкивались с определенной предвзятостью по поводу того, что волонтеры могут найти пропавшего человека быстрее, чем официальные органы, которым и так есть чем заняться. Мы все же настаивали и настаиваем, что параллельно с обращением к волонтерам необходимо писать заявление и в полиции. Не надо думать, что ваше дело отложат в дальний ящик, — людям предоставляют статус без вести пропавших. К тому же полиция берет тест ДНК и в случае гибели разыскиваемого связывается с родственниками.
ЕLLE.UA С какими наибольшими сложностями вы сталкиваетесь при поиске людей?
К.А. На каждом этапе эти сложности разные. Скажем, весной тяжелее всего осуществлять поиск было в Мариуполе, где сотни тысяч людей были без связи. В нашем Telegram-канале десятки тысяч обращений касались именно исчезновений в Мариуполе. Мы понимали, что людей увозят в направлении РФ, но не знали, как это отследить. Когда город оккупировали и активные боевые действия там прекратились, части людей удалось выехать на подконтрольную Украине территорию, но мы до сих пор ищем многих мариупольцев (слава богу, что есть волонтеры, которые могут сходить проверить тот или иной дом или квартиру). Сейчас самая большая проблема — это плен гражданских лиц. По наименьшим подсчетам, речь идет о тысячах людей, которых забирают на блокпостах, которым инкриминируют терроризм, а затем содержат в колониях так называемых ДНР, ЛНР или России.
ЕLLE.UA Кажется, там есть свои юридические тонкости: не все пленные числятся в списках.
К.А. Дело в том, что нет обмена гражданскими. Это самая большая проблема, которую мы сейчас пытаемся исследовать. Наша власть делает все, чтобы вытащить их всеми возможными способами. Есть параллельная проблема — предположение плена. То есть списки гражданских лиц, находящихся в плену, не точны, есть те, о ком ничего не известно, есть предположения родственников или слова свидетелей, когда людей забирали, а потом след пропадал… И это самые тяжелые случаи, потому что мы не можем получить никакой информации со стороны оккупанта. Но мы все равно продолжаем искать через правозащитников, через волонтеров, которым удалось вернуться из плена.
ЕLLE.UA Каждая история — это большая боль и трагедия, но, возможно, вы поделитесь случаем, поразившим вас больше всего за последнее время?
К.А. Если мы уже заговорили о гражданских пленных... Вспоминаю общение с мамой, сын которой пропал в марте. Парень волонтерил в Ирпене, попал в российский плен. И вот с марта мать не знала ничего о его местонахождении, пока летом один из заложников не вернулся домой. Он нашел эту женщину и сообщил, что ее сын жив, находится в колонии на территории так называемой ДНР. И вот этот ужас мамы, 19-летнего сына которой прямо с улицы похитили и поместили в совершенно бесчеловечные условия, трудно даже представить. А таких случаев очень много, они мне больше всего болят. Каждая история — это человеческая трагедия.
Абсолютно все контакты, все возможные хронологизации мы передаем родственникам, потому что здесь важен комплексный подход. Параллельно мы обращаемся в разные организации, в тот же Красный Крест. Потому что у нас, к сожалению, нет единой базы, а некоторые международные организации не делятся информацией, собранной с той стороны, ее предоставляют только родственникам. Поэтому работа родных в этом отношении тоже очень важна. Как говорил Олег Котенко, уполномоченный по делам лиц, пропавших без вести, родственники — лучшие поисковики, они прилагают огромные усилия.
ЕLLE.UA Потому что у родственников самый высокий градус неравнодушия…
К.А. Мы со своей стороны тоже помогаем, чем можем. Возвращаясь к теме, с какими трудностями нам приходится сталкиваться в процессе поиска… В волонтерстве самое трудное — это постоянное изменение контекста. Когда ты просыпаешься и видишь, что деоккупировали Изюм, а это значит, что сейчас некоторые из пропавших выйдут на связь, а кого-то, к сожалению, мы найдем в братских могилах. Работа наших девушек, занимающихся поисками, — кропотливая и очень ювелирная, потому что неделями и месяцами можно никого не находить. Но потом, когда удается, мы радуемся всей командой, что все сделанное было не зря.
ЕLLE.UA Катя, в свой день рождения вы вместе с фондом «Твоя опора» запустили большой благотворительный сбор «Дом для детей», в рамках которого планируете приобрести дом для семьи Целухиных. Расскажите, как эта семья была выбрана из тысяч тех, кто нуждается в помощи?
К.А. Конечно, я как волонтер хочу сразу делать многое и привлекать огромные средства. Я каждый день вижу истории людей, потерявших жилье. Понимаю, что помочь всем мне не по силам, но верю, что украинцы должны консолидироваться: каждый даст по 100 грн — и мы купим сначала один дом, потом еще один. Мы с самого начала полномасштабного вторжения общаемся с уполномоченной по делам детей Дарьей Герасимчук, обмениваемся информацией о детях, усыновлении, больших семьях, приютивших детей. И ситуация такова, что сейчас более ста таких семей остались без жилья. То есть им больше некуда возвращаться. И стало ясно, что нужно делать большой проект и начать с одной семьи. Семья Целухиных потеряла не только дом, но и отца, погибшего в этом доме в Рубежном. Сейчас Ирина сама воспитывает десятерых детей. Я была в их временном жилье на Ивано-Франковщине — это три маленькие комнатки, 44 квадратных метра, на 13 человек! Я не смогла пройти мимо этой истории, поэтому очень благодарна фонду «Твоя Опора», одному из самых прозрачных украинских фондов, которые откликнулись на мое предложение и стали надежным партнером. Верю, что наш большой сбор будет продолжаться, пока все семьи не получат свое жилье и не будут жить в комфорте. Мы не сможем вернуть им довоенную жизнь, но сделать ее по крайней мере немного счастливее — сможем.
ЕLLE.UA Как человек, постоянно приобщающийся к сборам и благотворительным проектам, заметили ли вы тенденцию к уменьшению донатов со стороны украинцев?
К.А. К сожалению, за эти месяцы украинцы обеднели. Многие остались без работы, кому-то урезали зарплату. Мы видим, что происходит с курсом доллара. И дело не в том, что украинцы стали донатить меньше, потому что охладели или привыкли к войне, — нет. Просто в Украине стало меньше денег. Но мы видим по нашему сбору: люди сбрасывают по 50, 100, 150 грн, иногда даже по 20 или 30. То есть донатят кто сколько может. Возможно, донаты стали меньше, но вовлеченность людей не угасла. Украинцы уже столько средств перечислили на разные сборы, что с нас может брать пример любая страна. Наверное, ни одна европейская нация так не делилась бы собственными средствами, как мы. Да, в мире могут собрать на что-то разово, но наши сограждане донатят семь месяцев непрерывно! Это уже стало национальной идеей: прожил день — задонать на ВСУ, дрон, автомобиль, дом для семьи, операцию для ребенка, восстановление Бучи и т.д. Нам сегодня большего и не надо: уцелел дом — счастливы, есть пара обуви — и тому рады. И я уверена, что большинство украинцев, выбирая между какой-нибудь покупкой и донатом, выберут второе.
ЕLLE.UA Как изменилась ваша жизнь за эти семь месяцев? Как выглядит сегодня ваш обычный день?
К.А. Жизнь перевернулась с ног на голову, как и у большинства украинцев. Я живу в совершенно ином мире. Я и со «Светской жизнью» 17 лет работала в режиме нон-стоп, а сейчас кроме телевизионной почти непрерывно занимаюсь поисковой деятельностью. Параллельно изучаю миллион вещей, как, например, IT, потому что мне нужно вникнуть в специальные алгоритмы поиска. Сижу в бесконечных Telegram-группах, постоянно переписываюсь, читаю, слежу за информацией.
ЕLLE.UA Как человек достаточно чувствительный и неравнодушный, где вы черпаете силы, чтобы помогать другим?
К.А. Параллельно с рабочими делами я еще и мама двоих маленьких детей. Это тоже занимает много времени, поэтому стараюсь держать баланс. Дети очень чувствительны к изменениям вокруг, поэтому эти семь месяцев они нуждались во внимании как никогда. Даниил из 6-месячного комочка превратился в годовалого ребенка, начал сидеть и ползать, что-то говорить, у него появились первые зубы. С Иваном тоже нужно что-то читать, учить. Поэтому секрет моей энергии — это переключение режимов. Да, планов рабочих много: и сбор средств, и расширение команды, и запуск новых проектов — но есть дни, когда я откладываю телефон и занимаюсь только детьми, гуляю с ними и смотрю мультики. Волонтерство — это тоже профессия, а быть долгосрочным волонтером — целое искусство. В каждой работе есть финансовая мотивация, а волонтерство подразумевает безвозмездную самоотдачу, поэтому здесь важно уберечь себя от быстрого выгорания. Мы с волонтерами постоянно говорим о том, что нужно распределять и экономить свои силы. Поскольку мы стремимся работать долго, поэтому лучше выделить всего час в день, но, скажем, в течение года. Вы ведь понимаете, что, даже если завтра закончится война, поиск пропавших будет продолжаться. Поэтому важно держать баланс между волонтерством и своей жизнью. Я часто прошу своих девушек не загоняться и переключаться, иначе можно сойти с ума.
ЕLLE.UA В процессе поиска пропавших вы используете разные ресурсы и площадки, в том числе и соцсети. Сегодня звезды и инфлюенсеры разделились на два лагеря: кто-то с 24 февраля активно постит информацию о сборах или рассказывает ключевые события на фронте, а кто-то отмалчивается: мол, Instagram сносит аккаунты, к тому же мы все видим и читаем одни и те же новости, перепосты не имеют особого смысла. Как вы считаете: стоит ли людям с многотысячной аудиторией использовать свои страницы для освещения именно военного контента?
К.А. Они должны это делать! Соцсети — это уникальная вещь, человек, который на тебя подписан, верит тебе, идет за тобой, твоей жизнью, прислушивается к тебе. А значит, он может услышать от тебя какую-нибудь важную информацию. В первые дни я много постила, и люди до сих пор меня благодарят, говорят, что именно с помощью моих публикаций нашли лекарство, роддом или смесь. Если у инфлюенсера аудитория преимущественно украинская, то, возможно, и не стоит бесконечно репостить новости. Но если аудитория есть в РФ и за рубежом, нужно подумать, как подать контент так, чтобы его не забанили. Я тоже на своей странице в последнее время не пощу фотографии войны, мне тоже были предупреждения, но ведь можно разместить свое фото и послать понятный для всех месседж. Сносят обычно за фотографии, а не за слова. Мы, украинцы, всегда находим выход из любых ситуаций, неужели не сможем креативно обойти алгоритмы Instagram? Главное — не молчать.
Делать вид, что войны не существует, — это преступление.
Я не понимаю нерефлексирующих блогеров и звезд. Не понимаю, как публичный человек может стоять в стороне и не призывать свою аудиторию к каким-либо действиям. Когда в Кременчуге ударили по ТЦ или в Виннице по Дому офицеров, люди сразу начали делать репосты, в какие больницы повезли пострадавших, где нужна кровь, где расположены центры психологической помощи, где собирают вещи. И эти публикации с помощью блогеров с большой аудиторией могли бы быстрее дойти до подписчиков. А если блогер молчал, боясь, что эти перепосты будут токсичны для его блога, то он просто отрезал людей от важной и, возможно, критически необходимой для них в тот момент информации.
